Кайл Соллей
Шрифт:
На мой голос из окна показался Снорри. Лицо в крови, но задумчивое и опять что-то жует.
– Мон Сеньор Кайл. Там это. Поднимитесь наверх. Кое-кто жив и не желает, чтоб я его добивал, требует вас. Говорит, знает что-то важное.
– Где Оливер? Сейчас подойду.
* * *
Жив был Филипп. Лицо в крови, ноги сломаны, свернуты под неестественным углом, ребра смяты, валяется у стены залы, но дышит, с ненавистью смотрит на меня.
– Клянись, что сохранишь мне жизнь, Кайл! Именем Господа, честью рыцаря и сердцем матери клянись!
– Это с каких таких херов я буду
– За племянника! Дам тебе племянника! Клянись!
– Какого ещё нахер племянника? Мои братья-сестры мертвы.
– Аластриона! Старшего брата. Забыл? Клянись!
Он чуть не плакал. Кровь пузырилась на разбитых губах. Я присел на корточки, легонько поигрываю мечом в правой руке.
– Ну, допустим, мне вдруг стало интересно. Только непонятно. Рассказывай.
– Клянись! – шептал раненый рыцарь.
Пока пробирался по недрам замка, увидел, что он стал единственным из рода Фарлонгов. Последним. Вздохнул, положил правую руку прямо с мечом в район сердца.
– Клянусь честью и бессмертной душой рожденного рыцарем Кайла Фернана Соллей и жизнью родившей меня женщины, что не убью тебя, сохраню жизнь и честь, в обмен на то, что ты расскажешь мне о племяннике, если конечно такой вообще существует в природе. Господь мне свидетель. И пусть накажет меня, если нарушу клятву. Аминь! Говори.
– Аластрион не погиб на Святой земле. Его отряд полёг, почти весь, и он получил множество опасных ран. Госпитальеры-крестоносцы отвезли его морем в Нарбонн-Порт, это Древний Прованс, где его выхаживали в монастырской лечебнице. Умер от ножа убийца, возвращаясь с пьянки.
– Это я и так знаю. Про порт, про лечение. Не верю в случайных грабителей и смерть от легких ран ослабленного рыцаря. Небось, яд на ноже. И убийцу тоже вы наняли. Откуда только узнали, о том, что он в том городишке?
– Перекупили гонца от него к замку Соллей. Всегда так делали. Не перебивай, Кайл. Пока его выхаживали в госпитале, он сошелся с одной девкой. Она беременна. Убийца не стал её резать. Корыстный ублюдок. Не убивает бесплатно. Она жива, брюхата. Не иначе племянник у тебя будет. За её имя ты сохранишь мне жизнь! Её зовут Флави, она дочка местного палача. Смех, да? Дочь палача, а помогает святым сестрам в госпитале. У тебя будет бастард-племянник от дочери заплечного мастера.
– Не спеши смеяться, – буркнул я и что есть силы взмахнул мечом, который держал всё это время в руке. Так сильно, что разрубил голову Филиппа пополам. Часть удара пришлась в стену. Удивленный, посмотрел на дымящийся неровный обломок клинка. Потом перевел глаза на труп последнего из Фарлонгов.
– Не умею говорить последних слов, враг. Что сказать? Ты песчинка в дальней жопе галактики. Я в сущности - тоже. Твоя жизнь не имеет значения. Моя не имеет. И тех порубленных уродов во дворе. Клятва лжива и тоже не имеет значения. А что имеет, неумытый самовлюбленный дебил? Имеет значение то, что она назвала меня «сыночек». Где ж Оливер?
* * *
Мажордом нашелся по воплям. Протяжным, женскими. Он буквально тащил за волосы по двору какую-то толстую как жаба тётку, которая выла в полный голос. Сам Оливер был мрачен как туча и при ходьбе припадал
Женщина попыталась встать, молотя руками и ногами по Оливеру, тот размеренно ударил её несколько раз по голове навершием меча.
– Куда? – рыкнул он, тётка указала направо.
Там, перед окованной металлом дверью в какое-то подвальное помещение, я и нагнал своих спутников.
Вопли перепугали группу собирающих мои трофеи слуг, они испуганно озирались, но не прекращали стаскивать с убитых куски доспехов, тащить щиты и топоры. Две повозки уже запрягли. Коней вывели и готовили к отъезду. Похоже, им нравилась идея что мы уберемся, как только получим желаемое барахло, броню, оружие и ценности.
Я вопросительно кивнул норду, тот пожал плечами и одними губами прошептал:
– Дочь ищет.
– Отпирай дверь, пёсья шлюха! – проорал мажордом тётке прямо в лицо. Не похоже, чтобы он шутил.
– Ключей! Нет ключей! Пожалейте, добрый господин, я заботилась о ней как о своей кровиночке, кормила и оберегала, ночами не спала.
– Знаю, как оберегала! – голос Оливера перешел в разгневанный визг.
– Била ногами, ломала ребра, заставляла доедать помои за собаками и ночевать с ними. Обещала продать в бордель, как только хозяин разрешит. За любое слово – избивала. Конской плетью отходила. До шрамов. Привязывала, как пса, чтоб другие дети кидали в неё калом и камнями. Ребенка! Моего ребенка! Тварь! Ключи давай!
– Нетуууу….
Мягко протиснувшись, подошел к двери.
– Так открою!
Все трое воззрились с удивлением. Не знаю, зачем в замке делают такие двери, но эта была рассчитана на осадное орудие. Впрочем, клокотавшая во мне злость безошибочно подсказывала, что встроенный замок и есть слабое место.
Удар ногой. Стены содрогнулись. Дверь стоит. Ещё удар, сильнее. Погнулась, подалась. Ещё. Бу-ух. Слуги во дворе бросили свои дела и пялились на то, что творит молодой барон Соллей. Уже после второго немилосердного удара заметил, что, судя по петлям, дверь открывается наружу. То есть против всякой логики и здравого смысла я пытаюсь затолкать её, а не вырвать наружу что было бы технически верно. Стало стыдно. Но, не меняя выражение лица и тактики, саданул своими нечеловеческими силами ещё дважды. Дверь раскорёжилась и ввалилась внутрь.
Несмотря на солидные габариты, мажордом мгновенно отпустил пленную тётку и бесстрашно нырнул в образовавшуюся дыру.
Толстуха с поистине звериной интуицией, как только её перестали держать мертвой хваткой, рванула наутек. Впрочем, Снорре не дремал, ловко подставил подножку и приставил к её шее топор. Взгляд его сделался недобрым. Воочию я увидел кровожадных нордов, разорявших эти берега сотни лет. Женщина застыла на карачках. Всем своим видом она источала ненависть.
Я потратил ещё некоторое время, чтобы окончательно раскачать, сорвать с петель и отбросить в сторону дверь, но идти следом не пришлось. Оливер, держа в обнимку то, что можно было принять за груду грязного тряпья, вынырнул наружу. Глаза его блистали гневом.