Кайл Соллей
Шрифт:
– Я уже здесь, - недовольно пропыхтел норд.
– У меня перед глазами одна и та же картина. Вдова Марселона. Ещё девушка, жена Филиппа. Трое детей. Все в крови. Четвертый – как Талли возрастом, разбившийся под окном. Я всё видел. Все мертвы.
– Они сами, – глухо ответил Снорре. – Клянусь! Пока мы высадили дверь. Старая ещё жива была. Шипела как змея, ножом махала, волнистым таким, а изо рта кровавая пена. Она всех зарезала и себя убила. Клянусь, мы не виноваты.
– Нет. Это всё мы. Нельзя играть в слова. Закрывать глаза на солнце и причитать что ночь. Мы. Даже если не ваши
Норд мечтательно причмокнул в ответ.
– Думаю? А вот что! Жратву из залы забрал с собой, погрузил. Много. Они нам такой пир накрыли, в жизни не видал, красивущие блюда, а мы всё поваляли. Ну что вы смотрите? Я ж только чистое собрал, без кровищи и кишок. Поесть нам надо, вот что важно, а не об этих ваших туманных отношениях.
Я начал смеяться. Ржать. Сначала тихо, потом всё громче. Слезы катились по щекам. Внезапно всё, что было на сердце - полилось громоподобным смехом. Оливер держался за живот, и тоже посмеивался, одновременно покачивая дочь, чтоб не проснулась.
Норд сначала сделал обиженное лицо, но потом тоже принялся гоготать, смешно всхлипывая, запрокинув голову к ночному небу.
Когда поток смеха стих, меня потрогал за рукав малыш Талли.
– Господин. Охотник уезжает, велел вам откланяться.
– Гм. Талли. Позови его. Скажи - на пару слов. Потом принеси мне из вон той повозки шлем. Какой-нибудь богатый, дорогой. Разберешь в темноте? Твой отец вроде сказал, что зубы умеет дергать, лечить? Его помощь понадобиться. И надо будет воды вскипятить. Беги.
Когда мы приехали и развернулись полукругом на поляне, там оказался одинокий мужичок у небольшого костерка. Он изрядно удивился нашей странной процессии, но не испугался и держался независимо. Охотник не был крестьянином, а настоящим свободным человеком, франком и представился как Мольт Ветрогон.
На улице стоял час волка, то есть далеко за полночь, но до рассвета далеко.
Теперь Мольт решил уехать на своей скромной лошадке. Возможно, ему и, правда, пора. Или опасался странной компании из перепачканных кровью смеющихся воинов. Или разбойников приведет.
Я предложил ему заработать. Вручил два серебряных су. Большие деньги. За то, чтобы он скакал к замку Соллей и передал хозяину один из вражьих баронских шлемов и послание – Кайл победил, едет домой с трофеями и свитой. Замок не спит, ждёт новостей. Пообещал ни много ни мало – золотой ливр, если он уговорит отца отослать и лично приведет из замка младшую дюжину-копьё эспье к этой поляне. К утру. Равнодушный взгляд Мольта резко загорелся, как только серебро оказалось в его руках. Ливр он при большом везении мог заработать за несколько лет жизни и за эти деньги он готов был привести сюда всех двенадцать апостолов вместе с повешенным Иудой.
Теперь надо заняться раной Оливера. Промыть, зашить. Будет больно. Потерпит. Стром будет помощником в медицинских манипуляциях. Больше ни у кого врачебного опыта нет. Потом ещё и лечить.
У костра забренчали струны цисты. Играл тот перемазанный в саже не то дроворуб, не то дезертир, по имени Шате. Несмотря на то, что музыка с головой выдавала наше местоположение, махнул рукой. День тяжелый, музыка ласкает души людей. А если враг или разбойники соберутся с силами и нападут? Ну, что ж, пусть приходят, пешие и конные, со всех концов Земли, нам есть чем ответить.
* * *
Охотник заработал свой золотой.
Ранним утром, много раньше, чем я рассчитывал, на поляну ворвался отец. Следом за ним, все в мыле – пеший отряд молодых и не очень, эспье.
Я не выспался.
Барон Айон Соллей, в полном боевой облаченье, при шлеме, с гербом на щите, подобный грозовой туче, зыркал по сторонам и даже его конь смотрел грозно, с вызовом.
Люди всполошились. Даже ни разу не видевшие его новые слуги молниеносно опознали своего нового господина, кланялись, здоровались.
Увидав меня, отец немедленно подвел коня почти вплотную, легко спрыгнул и крепко обнял, зверски оцарапав острыми закрепами нагрудника. Не отстранился, держал и держал в своих объятьях.
– Мать плачет от счастья. Говорит, ад с Фарлонгами, главное, что ты жив. Была опасность, что странник в засаду нас ведет, но я все сомнения отринул. Живой.
У отца блестели слезы. Он смахнул их и замахал рукой, созывая совет. Меня, Снорре и Оливера. Бывает же такое, норд поднялся в своем авторитете из висельника до старших эспье.
Решали, впрочем, вопросы насущные. Без завтрака. Воды испить, корма коням задать, собраться, скорей в замок. Логистика, кто-где сядет. Лошади. Оливер первое время опасливо поглядывал то на меня, то на Снорре, но постепенно успокоился и под конец обсуждали только он и отец.
Заплатил охотнику обещанный ливр и снова в путь. Когда командую не я, уже проще.
Дорога, дорога, дорога. Трактир «Пьяная цапля», когда мы повернули, воспринимался как родной.
Так я вернулся в замок. Хотелось отдохнуть. Среди прочих трофеев добыл четыре книги, смогу их прочесть. Полежать бы, почитать. И поесть, просто каши с мясом, а не затеянный на вечер сомнительный пир по случаю победы. Но, собравшись с силами, отыскал отца, прямо-таки перехватил. Отвел его к матери, заперся и провел свой маленький совет, потому что не хотелось держать новость о потенциальном племяннике на своих плечах.
Весть изумила родителей. Отец долго дотошно допрашивал, сомневался, кто сказал, как сказал, в каких словах, что значит не все эспье погибли, а где они тогда? Матушка приняла новость сразу, хотя и помалкивала.
– Значит, надо ехать в этот самый Норбанн. Слышал о таком. Южный берег. Зеленое море. – Подвел итог отец.
– Что будем делать? – не понял я.
– Как что? Ребенка заберем. Ну не зыркай так, с матерью заберем, конечно. Добровольно. Уговором.
* * *
В тот же день, во дворе, в торжественной обстановке отец принимал клятву фуа у новых подданных. Оделся по этому случаю. Плащ чистый, красный такой. Первый раз вижу.