Кикимора и ее ёкай
Шрифт:
Шарик бежал рядышком и страховал на всякий случай, но уже не так нервно. Все-таки Мари-онна-сама была очень сильным ёкаем.
— Чтоб тебе провалиться в Йоми! Ама! Кусотарэ! — непереводимо ругался перепуганный конаки-дидзи, тщетно пытаясь вырваться.
— По жопе надаю, — предупредила кикимора, и ёкай примолк. Рука у нее была тяжелая.
— Тетенька, милая, отпусти на землю, я сам пойду, ножками, — неожиданно заканючил он.
«Тактику сменил», — хмыкнула про себя кикимора.
— Так я все-таки милая тетенька? Или противная тетка? Как
Но Тузик засмущался и переводить не стал.
— Ясно все с тобой, — вдохнула кикимора, сделала еще с десяток шагов вперед и ойкнула. Младенец с головой старика неожиданно исчез. Испарился прямо из рук, будто его и не было. В воздухе тихонько зазвенело, будто нежные снежинки разбились о стекло.
— Это как понимать? — озадаченно спросила кикимора.
— Вы пронесли его целый ри! — восхищенно сказал Шарик, кланяясь своей госпоже. — Теперь он переродится человеком!
Кикимора задумалась.
— Как все-таки у вас интересно, — наконец сказала она. — У нас нечисть людьми не становится, только притворяться может. Ну или выглядеть как человек. А переродиться — нет.
— Как у вас интересно, — сказал на это удивленный Бобик. — У нас после конца жизненного пути могут переродиться даже те, чьи души прокляты.
И кикимора с каукегэном полезли в глубокие дебри теологии.
— Хотел бы я побывать на вашей родине, госпожа Мари-онна, — сказал каукегэн, прикрывая глаза и представляя себе русалок, леших и домовых. Они представлялись почему-то в кимоно и в русской шапке-ушанке с красной звездой посередине. Откуда эта шапка-ушанка вылезла в сознании духа мора и неудач — бог весть. Может, живя в городе, цапнул краем глаза что-то в телевизоре.
Вот так, за увлекательными беседами, они шли вперед по тонкой паучьей ниточке Ёрогумо.
Все-таки путешествие по незнакомой стране — это очень увлекательно. Мир ёкаев чудной страны Япония был перенасыщен, переполнен духами, душами, предметами, которые обрели сущность. Духовная сила, темная и светлая ауры тут были яркими, концентрированными, умещались в и без того крошечную площадь страны. В России все не так, конечно. Там просторы, там тоже энергия течет в самой земле, в воде, в корнях деревьев, в воздухе, но течет скрытно, неявно, питает тех, кому нужна, и утекает оттуда, где надобности в ней нет.
Кикимора шла по серебряной ниточке-паутинке через горы и леса, прогулялась даже по морскому побережью, помочила ножки в теплой воде. Прошла рисовые поля, деревеньки и горные тропки. С кем-то знакомилась, с кем-то и по душам поговорила, а с кем и бутылочку своей настойки распила. И шла себе потихоньку к самой высокой горе — Небесной горе — на которой сейчас во время праздника о-бон находились все семь благословенных богов хорошей страны Япония.
И вот так вот, потихоньку, и пришла к месту своего назначения.
Глава 27. Лунные Цветочные Купальни
Тут, у подножия небесной горы, был целый ёкайский город. Он горел огнями, сиял, как иней на
Только кикимора лишнего шума не любила. Ей бы в тишину, в покой.
Каукегэн Шарик за время путешествия подрос, оброс мышцой, шерсть у него стала гладкая, блестящая. Он все сильнее и сильнее становился похожим на собаку, только что кусты не метил. Еще аура у него стала темная, как ночь, и сильная.
Такая аура появлялась у существ только очень древних, сильных и силу свою попусту не растрачивающих. Или у тех, кто бок о бок с сильным ёкаем или богом живет. Вот как Тузик с кикиморой.
— Пойдем, что ли, — вздохнула кикимора и пошла прямо в город. Бобик послушно затрусил чуть впереди.
В городе на кикимору с каукегэном внимания особо не обращали. Тут своих чудиков хватало.
— Мари-Онна-сама! Мари-онна-сама! — прошептал вдруг каукегэн, зло ощериваясь чеширской пастью с акульими, росшими по кругу зубами. — Опасность чую.
Шумел город, толкался плечами веселый ёкайский народ, из открытых дверей ночных заведений раздавались смех и звон посуды, музыка, крики. Пьяно, громко, ярко, суетно. Улицы заливались ярким светом японских фонариков, аппетитно пахло готовящейся шкворчащей едой.
Все было вроде хорошо, но по спине пробежал холодок. Дурное предчувствие? Да будет.
И в этот самый миг кикимору кто-то схватил за плечи, дернул назад, и она провалилась куда-то в темноту — даже охнуть не успела. Туда же, в темноту, нырнул вслед за ней верный каукегэн. Но его вытолкнуло из черной дыры, и он оказался там же — на яркой шумной улице, полной веселящегося народу.
— Мари-онна-сама, — провыл каукегэн, принюхиваясь к воздуху черным собачьим носом. Не так давно они с кикиморой научились друг друга чувствовать даже на расстоянии, если оставался хотя бы след ее темной ауры.
Он и оставался. Куакегэн, как по ниточке, прошел немного вперед, потом свернул направо, налево, еще раз направо. И оказался в веселом квартале.
— Йошки-ма-трещ-ки, — по-русски выругался каукегэн, глядя на резные высокие ворота, за которыми терялся след темной ауры.
Самый роскошный дом утех для ёкаев был ему абсолютно не по зубам.
Ю-баба была уж лет так пятьсот смотрительницей Лунных Цветочных Купален в центральном районе города ёкаев. Заведение ее было известным, дорогим и неприступным для основных масс.
Когда ей донесли, что в городе появилась красавица-чужачка с волосами цвета несобранного с полей спелого риса и с глазами цвета травы со склонов священной горы Камияма, Ю-баба решила полюбопытствовать. А когда Ю-баба заприметила, что на девице талисмана защитного нет, как тут же гостью заморскую и утащила в свой лунный цветник. Нечего потому что по ёкайскому городу без талисманов шляться. Тут не Пикадилли и не Елисейские Поля, чтобы по сторонам зевать.