Кикимора и ее ёкай
Шрифт:
Темная энергия, насыщенная самой отменной, самой отборной русско-японской тоской, расползлась по всей территории Лунного дома, как ядовитая черная плесень. Скисли ручьи, завонялись илом и тиной; набрались влагой, затрухлявили деревянные стены, скукожились и потемнели дивные цветы, запах фрезий и ночных фиалок исчез, уступив запаху влажного тлена, от которого хотелось расчихаться.
Демон-висельник, скрипящий на почерневшей сливовой ветке, был в этом пейзаже как нельзя кстати. Прям вот как будто специально наняли для антуража.
Ямауба улыбнулась сразу двумя ртами, помахала кикиморе, которая, увидев их с Тузиком и Дзашином, поспешила
Дзашин поклонился. На матовых белых скулах едва заметно проступили нежно-розовые пятна румянца, когда кикимора счастливо улыбнулась ему, плеснула своей радостью прямо в сердце.
— Я так рада, что… — начала она было говорить.
Договорить не успела.
Небо прошибла молния. Зашумели деревья. Схлопнулась, исчезая в воздухе, темная энергия, вырвавшаяся из темницы.
На землю спустились семь великих богов.
— Тетушка Бентэн! Наконец-то! — с облегчением сказала дочь водяного дракона, протянув руки к прекрасным величественным богам.
«Тетушка Бентэн», — медленно сообразила кикимора и перевела взгляд своих зеленых, как склоны горы Камияма, глаз на семерых богов счастья, которые спустились с небесной горы.
Глава 32. Японский пантеон
Священный трехдневный праздник о-бон праздновали все. Традиционно тихо праздновали люди, зажигая благовония и молясь богам. Загорались красочные фонарики — спутники душ усопших, помогающие осветить путь в загробный мир. Наполнялись алтари сладким рисом, фруктами, цветами белых хризантем, сакэ, монетами — подношениями для умерших родных. Читались в храмах священные книги, а по вечерам, когда зажигались фонари, на улицах танцевали особый танец — бон одори, призванный успокоить души предков.
Громко праздновали ёкаи, традиционно считая, что это и их праздник тоже. Только семь великих богов не праздновали.
На священной Небесной горе они собирались несколько раз за год, но перед праздником о-бон, который идет три дня в мире людей, они начинали работу на семь дней раньше и заканчивали на семь дней позже. Такая уж у них была работа.
Во время священного праздника каждый уважающий себя, свою культуру и свою веру японец отправлялся к своим богам-покровителям, чтобы попросить о том, чем его сердце успокоиться. И как-то так повелось, что семь богов счастья были самыми популярными. Оттого и приходилось им сверхурочно вмахивать, чтобы исполнить многие тысячи желаний или хотя бы дать отмашки, что, мол, принято, рассмотрим в установленный божественным законом срок.
Игнорировать о-бон нельзя. Люди, желания которых исполнялись в первую неделю после о-бон, выделяли энергию, ауру, ману, дарующую богам очень много силы. Как пчелки, за которыми ухаживает нежный и аккуратный пасечник.
Семь богов счастья в последний день празднования о-бон прямо-таки зашивались. Особенно сильно доставалось Дайкоку, богу процветания и богатства. Его обычно благодушное и радостное лицо было покрыто испариной. Он рисовал тонкой кисточкой на все прибывающих и прибывающих записках из мира людей. Штук сорок секретарш из ответственных девиц-тануки занимались от его имени тем же, но этого все равно не хватало. Порой Дайкоку хлопал счастливым молотком по своему столу, и тогда одна из девиц-тануки приносила ему тонизирующий хризантемовый чай в золотой чашечке. Из других бог богатства не пил — не по статусу. Дайкоку дул хризантемовый чай, закусывал его моти со сладкими бобами адзуки, потом протирал пухлые белые
Его старший сын Эбису — один из семи великих богов — делал то же самое: быстро-быстро выводил кисточкой нужные иероглифы на записках. Среди японского люда он, как и Дайкоку, был весьма популярен. Их многочисленные священные духи-оками то появлялись, то исчезали, исполняя волю своих хозяев, и оттого выглядели весьма утомившимися. Последний день о-бон доконал даже духов-хранителей.
Чуть легче приходилось богине Бишамон, которая тоже отвечала за процветание, богатство и счастье. Но, в отличие от заманавшихся вусмерть Дайкоку и Эбису, отвечала она на человеческие прошения спокойно, без спешки, с достоинством и величием, как и положено воину-хранителю. Ее длинные черные волосы были собраны в сложную традиционную прическу, кимоно было безупречно отглажено, каждое движение рук выверенно и отточено. Истинное воплощение порядка, а не богиня.
В углу хихикал довольный Хотэй. Покровитель радости, счастья и детей был в своем репертуаре. Этот пузатый весельчак с оттянутыми мочками ушей, что являлось признаком великой мудрости, исполнял людские желания со всем своим удовольствием и страстью. Более того, хитрая богиня любви и искусств Бентэн, текучая и ускользающая, как вода, спихнула на Хотэя часть своих обязанностей и теперь задумчиво возлегала на бархатной, упаднически роскошной кушетке и бренчала на биве, успокаивая нервы. Она, будучи покровительницей всегда неспокойной воды, а также всех, кто владеет любым музыкальным или театральным искусством, имела сложные взаимоотношения с однообразным трудом.
Два дедочка, Фукурокудзю и Дзюродзин, наматывая на пальцы седые бороды и хмуря высокие лбы, тихо о чем-то шуршали в другом углу. У них было много общего: оба они были богами долголетия и семейной гармонии, чуток только различались зоны ответственности. Их духи-помощники делали за них всю работу, потому что дедкам давно было не до того. У них были свои дела-делишки.
— Биша, а, Биша, — коварно протянула Бентэн, утомившись наигрывать на биве. — Ну что ты такая вся правильная, а? Иди ко мне, Биша. Я тебе поиграю на биве твою любимую песню, ту, помнишь, о самурае, который срубил катаной молодую сакуру. Выпьем сакэ, повеселимся, м?
Бентэн растянулась на кушетке. Ее распущенные волосы упали черным водопадом на пол.
— Бентэн, пожалуйста, оставь меня в покое, — ровно отвечала Бишамон, размеренно рисуя тонкие иероглифы.
Но Бентэн никого в покое оставлять не хотела. Ей было скучно. К тому же, она уже последние лет четыреста имела идею-фикс — вывести Бишамон из себя, но у нее ничего не выходило. Один раз только почти получилось, но почти — не считается.
— Ну Биша, — капризничала Бентэн, — давай же повеселимся!
— Ты лучше Хотэю помоги. Он за тебя делает всю работу. А у нас еще после праздника о-бон много дел. Не забыла, моя дорогая Бэндзайтэн?
Бишамон кинула на Бентэн косой взгляд, и богиня воды и искусств примолкла. После праздника о-бон намечалась очень серьезная заварушка, о которой лишний раз думать не хотелось. Поэтому богиня воды быстренько перетекла из состояния стоячего пруда в состояние бурной горной реки. Хотя это, пожалуй, было даже хуже.
Поэтому время обеда боги встретили с энтузиазмом.