Кикимора и ее ёкай
Шрифт:
Праздно, вольготно тут, на улицах города ёкаев. Главное — в переулки не заглядывать. Ёкаи — демоны да сильные духи. У них своих слабостей хватает.
Дзашин шел по нарядным улицам города в черном кимоно и чужеродно выделялся силой. Его дух-оками жался к ногам, щерил клыки и испускал от шерсти черный дым.
Поначалу бога войны не замечали. Но потом толпа ёкаев как-то разом подобралась, притихла, отодвинулась вбок. Образовался ровный коридор, по которому Дзашин шел прямо. Народ на улицах понять можно: ну его на фиг, стоять на пути у чеканутого бога войны. Ёкай знает, что
— О, господин бог Дзашин, великий покровитель войны и разрушения! Вас-то мне и надо!
Откуда-то из-за угла вынырнула Ямауба. Она теперь выглядела очень даже приятно: милая японская бабулька с гладко убранными черными волосами и улыбочкой на красных, традиционно выкрашенных губах. Она быстро-быстро шла в своих деревянных сандаликах, и из-под подола красного кимоно выглядывали ноги в белых носочках. Рядом с ней бодро трюхал каукегэн.
Ямауба поклонилась, каукегэн тоже.
— Что с Мари-онной? — спросил Дзашин, едва ответив на поклон и не размениваясь на разговоры о погоде.
— Идемте, господин, — сказала Ямауба и повела за собой, — я вам покажу.
Они нырнули в один из переулком, где какой-то вампирский ёкай бесстыдно сосал кровушку из шейки милой тануки. Уволок в уголок, как паук из сказки про Цокотуху.
— Э… — начал он было высказывать недовольство за прерванное пищеварение, но увидел отблескивающие алым глаза Дзашина и примолк.
Они вышли из переулка, прошли еще немного и оказались в квартале удовольствий.
Дзашин бесстрастно смотрел по сторонам на красивых девиц-ёкаев, но сердце его разок пропустило удар чуть менее ровно, чем обычно. «Неужели…».
— Вот тут она. Похитила нашу красавицу Ю-баба для лунного дома удовольствий, — сказала Ямауба. Она косила глазом на Дзашина и, что-то прочитав в его бесстрастном лице, продолжила:
— Мари-онна собой больно хороша, до нее Рюборо будет охоч, хозяин Рек, опять же…
Дзашин дрогнул.
— Если из темницы богов ее не спасти, то скоро тоска отравит ее, и она согласится на все, что предложит Ю-баба, — лила она отраву в сердце Дзашина.
Дзашин, сверкнув алыми глазами, направился прямо к парадному входу Лунного дома. Красивый он был, этот парадный вход. Широкая дорожка вела прямо к деревянному рёкану, украшенному с особым изыском. По двум сторонам текли свежие горные ручьи, прирученные умелой рукой. Ярко пахло ночной фиалкой, иными тонкими ароматами цветов и чуть — табаком из раскрытых, с приглушенным теплым светом, окон.
Красиво было на территории дома удовольствий. Не роскошно, а как-то изящно, и вместе с тем у случайного или (что чаще бывало) у неслучайного путника возникало чувство сладкого предвкушения. Ю-баба свое дело знала — не зря она все-таки много лет была богиней любви, потому по ее приказу высаживали растения-афродизиаки, самые яркие и привлекательные цветы. Такие же редкие «цветы» она собирала и в своем Лунном доме. Потому и тут же кикимору сграбастала: хороший цветок, заграничный, под ее крепкой рукой принесет немало золотишка. Ну, так она наивно считала.
Вообще, Ю-баба редко когда ошибалась. Чутье у нее было что надо. Только
Глава 31. Тетушка Бентэн
Чуть шумел от шагов Дзашина серый камень, в отдалении вспыхивал смех, едва доносились крики с главной улицы города. Тут же была сонная, разбавленная криками цикад тишина. Сияла ночь, луной был полон сад, все такое.
А потом тишина прервалась.
«Ба-бах!»
«Ба-бах!!»
За Лунным домом что-то с оглушительным треском ломалось и рушилось. А потом густая, с алыми прожилками, темнотища рванула в разные стороны. Крики, вопли, суета, полураздетые ёкаи, перепуганные девушки в нежных хаори, выбегающие из рушащегося дома удовольствий, клубы пыли… Ю-баба в юкате на голое толстенькое тело с гулькой на голове смешно размахивала руками и открывала в ругательствах рот.
По красиво накрашенным губам Ямаубы скользнула довольная улыбочка. Со «старой селедкой» Ю-бабой у нее были свои давние счеты.
— Темница! Темница открыта! — испуганно крикнул кто-то из слуг Ю-бабы, и Дзашин в одно мгновение оказался там, где кричали. За ним, продираясь сквозь жуткую черную ауру, поспешили Ямауба и Бобик.
В жуткой черной туче стояли, прикрывая от пыли глаза, трое: красавица Киёхимэ, обращающаяся в водного дракона, демон висельников и кикимора из города Благовещенска.
Дзашин нечитаемым взглядом смотрел на кикимору, отмечая про себя опухшие заплаканные глаза и покрасневший нос. Впрочем, красавица Каёхимэ тоже была зареванной. Дзашин недоверчиво пригляделся к демону повешенных. Да, так и есть: ёкай-висельник тоже всхлипывал сопливым носом.
— Госпожа Мари-онна сама себя спасла! — гордо заявил Тузик и потрусил к своей госпоже.
— И правда, — кивнула Ямауба, тонко улыбаясь накрашенным ртом.
— Вы! Вы мне теперь должны свои жизни! Вы разрушили все! Вовек вам не расплатиться! — разорялась Ю-баба, нависнув над зареванной троицей.
Демон висельников осклабился жуткой улыбкой, вывалил синий язык.
— Как прикажешь, хозяйка, — покорно сказал он, забрался на чудесную сливу, которая цвела круглый год, и повесился на крепкой ветке. Мерный скрип оповестил всех о том, что демон висельников вернулся из отпуска и готов к новым свершениям.
Растрепанная, краснощекая Ю-баба подавилась собственным возмущением, злобно глядя на кикимору и красавицу-дочь водяного дракона, замахала руками, творя какую-то гадкую магию. Но ничего сделать толком не успела. Ей на плечо легла холодная полоска катаны, отблескивающая красным светом.
— Господин Дзашин, — узнала гостя Ю-баба, кося испуганным глазом на сталь, и тут же стала ласковой и обходительной.
— Девушка с зелеными глазами. Не тронь ее, — тихо сказал Дзашин и убрал катану в ножны.
— Да, да, господин, — залепетала она. А потом приметила ухмыляющуюся Ямаубу.
— Это все ты, гадина, твоих рук дело! — прошипела она, разворачиваясь к ней.
— Нет, тухлая ты селедка, только твоих. По сторонам посмотри, раз на твоей атаме есть глаза.
Ю-баба недоверчиво огляделась и завопила, схватившись за голову.