Кикимора и ее ёкай
Шрифт:
Неизвестно, сколько бы она простояла, завороженно любуясь Дзашином, если бы не Дзюбокко. Дереву-вампиру кикимора ну очень приглянулась, и оно потянуло к ней гибкие ветки за лаской.
Дзашин оторвался от рисунка, отошел от неожиданности на шаг. Кикимора увидела лист бумаги с недорисованными нежными нарциссами с деревянного подобия мольберта. Эти нарциссы ее поразили. Она думала, что там будут, ну, батальные сцены, черепушки, косточки, на худой конец, пейзаж с деревом-вампиром, но не нежная акварель с весенними цветами.
Дзашин досадливо
— Нет, не надо, — испугавшись, что он погубит такую красоту из-за нее, вскрикнула кикимора и попыталась удержать руку мужчины за рукав шелкового хаори.
Но случайно коснулась холодной, чрезмерно бледной кожи.
В этот раз темная энергия Дзашина не церемонилась с ней, не колола кожу. Она просто хлынула в ее тело, и была беспощадной, сметающей всё на своем пути. Всё, кроме такой же черной ауры самой кикиморы. Тьма Дзашина потекла сплошным потоком и вдруг уютно устроилась в ней, прокатилась по венам силой и затихла.
Черные с красным отблеском глаза столкнулись с зелеными глазами кикиморы, изумленно расширились зрачки вместе с быстрым стуком сердца.
— Очень красивый рисунок, — смущенно отступила кикимора, отпуская бога и быстро пряча руку за спину. — Если хотите выкинуть, подарите лучше мне. Только не рвите.
И поклонилась, ну так, на всякий случай.
Дзашин растерянно молчал, держал в руках смятый лист. Он не знал, как ему себя вести. Протянуть мятый лист болотной ведьме? Давать такое в качестве подарка стыдно. Не дать и смять? Будет выглядеть как будто он намеренно так… Да что же это такое!
Дзашин рассердился, но вежливо, двумя руками, как положено, сунул в руки кикиморе свое художество. Поклонился.
Она тоже поклонилась.
Где-то на заднем фоне придурочно хихикнул каукегэн.
Дзашин разозлился еще сильнее. Ну что это такое, на самом деле? Стоит тут перед болотницей у себя же дома не как бог войны и разрушения, а как подросток какой, с ноги на ногу переминается, краснеет. Полыхнуло в груди злость, и, цедя каждое слово сквозь зубы, Дзашин спросил:
— Не будет ли вам угодно, дорогая моя гостья, не пренебрегать законами гостеприимства, пройти в выделенную вам комнату для сна и более не беспокоить ни себя саму, ни иных жителей этого места?
Кикимора зарделась. Кивнула, отступила в темноту дома, крепко прижав к груди мятый листок с еще не просохшими красками.
Дзашин, оставшись, наконец, один, вдохнул свежий предутренний воздух. Посмотрел на мольберт, на разбросанные кисти, и понял вдруг, что в медитации больше не нуждается.
Эта сумасшедшая болотная ведьма без труда, одним только прикосновением забрала излишки энергии. И сама от этого не пострадала! Успокоился вдруг, утих пожар в груди, разбуженный убийством демонов. И задышалось сразу легче.
Вот это сила! Но ведь она совершенно точно ёкай, не богиня. Как она может вот так… Как у нее может быть такая сильная темная аура? Наверное, из-за нее Дзюбокко так
Нет, такие опасные девицы тут не нужны. С рассветом как можно раньше нужно лично проводить болотницу до ворот на чужие земли, и тогда она наконец перестанет быть его проблемой.
С этими мыслями Дзашин зашел в дом, чтобы наконец сладко выспаться.
Кикимора же с полыхающим от смущения лицом лежала под тонким одеялом. Рядом с ней, развалившись на татами, дурковато хихикал Шарик. У каукегэна было хорошее настроение: он видел всю сцену целиком.
— А ну, хватит ржать, — шепотом сказала кикимора и слегка пнула каукегэна ногой.
Дух мора и несчастий счастливо хрюкнул и затих: все же свою госпожу он уважал и почитал, пусть и не всегда в той мере, в которой следовало бы это делать японскому ёкаю, давшему клятву верности.
«Дожила, старая, — ругала она себя, — краснею как русалка в рыбном супе. И из-за кого? Из-за какого-то мужика непонятного. Домой пора возвращаться, да побыстрее… Как оно там, дома?»
И мысли как-то мягко, плавно перескочили туда, к закатам над родными болотами, к позеленевшему крылечку, к избушке Ягуши.
Глава 25. А дома тем временем…
А без нее там, в доме родном, было вот что.
Первой пропажу заметила Ягуша — почтовый ворон вернулся к ней с ее же корреспонденцией. Яга тут же отправилась к подружке разобраться, что это за пассаж такой, но кикиморы нигде не нашла. Только на крылечке чашка перевёрнутая лежала, и все.
На второй день лешаки лес прочесывать начали, водницы по всем водоемам кикимору искать.
А потом приполз сам Золотой Полоз. Половина змеиного тела вместо ног — и золотыми кольцами извивается. Лицо красивое, словно Ладой поцелованное. Волосы на солнце золотом горят, глаза тоже золотые, змеиные, а по коже чешуйки пробегают.
— Чего надобно? — недобро спросила у него Ягуша, которая временно оставила свою избушку на курьих ножках и переселилась в дом подруги. Чтобы, если что, первой ей головомойку устроить, когда вернется.
— Значит, правда это, — прошипел Полоз, — пропала Марьяна.
— А тебе какое дело?
Полоз укоризненно посмотрел на нее золотыми глазами, но с Яги где сядешь, там и слезешь. Да и связываться с ней лишний раз — проблемы наживать.
— Сама знаешь, что дело мне до Марьяны всегда есть.
И встал, гад такой, в змеиную стойку, пустил по коже золотую чешую. На кудрявой голове вспыхнула холодным золотом корона.
«Хорош, сволочь», — подумала Ягуша и плюнула в болото.
Золотой Полоз и правда был хорош. Самолюбив, эгоистичен, ревнив, собственник к тому же. Сокровище. Хорошо, что кикиморе такая драгоценность не досталась.
— Полз бы ты, Полоз, до самого Урала, что-то загостился ты в наших угодьях, — с насмешкой сказала Яга. — Там тебя Медной горы Хозяюшка заждалась. Алименты-то платишь на своих змеенышей?