Классический либерализм и будущее социально-экономической политики
Шрифт:
Хайековская концепция общества как динамичного стихийного порядка поразительно похожа на концепцию, развиваемую таким представителями «критической теории», как Янг, которые тщательно стараются избегать вывода, что содержание общности является «фиксированным» и может быть проинтерпретировано в терминах единой и неизменной концепции «общего блага» (Tebble, 2002). С точки зрения Янг, подобно тому, как содержание индивидуальных предпочтений не следует рассматривать как отражающее некую глубинную и неизменную «сущность», так идентичность социальных групп, составляющих общность, не должна рассматриваться как отражающая некую поддающуюся идентификации «групповую сущность» (Young, 1990: 246–247). Напротив, в контексте современных развитых обществ, в рамках которых существует множество различных общинных идентификаций, границы этих идентификаций могут смещаться, и люди могут обнаруживать, что они идентифицируют себя с широким набором разнообразных групп с зачастую перекрывающимся и пересекающимся членством. Следовательно, люди могут иметь общую идентификацию по одним признакам и разные по множеству других. Поэтому личная идентичность никогда не определяется полностью принадлежностью индивида к той или иной социальной группе или общности, и ее скорее следует мыслить как частичную идентификацию, которая сама по себе подвержена процессу постоянной эволюции (подробнее об
В данном контексте значение имеет то, какое пространство те или иные институты предоставляют для динамической эволюции культурных норм и идентичностей, одновременно обеспечивая основу для порядка и координации. С точки зрения классического либерализма именно здесь на первый план выходит важность опоры на «стихийные порядки». Стихийные порядки расставляют своего рода дорожные указательные знаки для деятельности индивидов и обеспечивают определенную степень регулярности в жизни людей, оставляя в то же время место для децентрализованного процесса пошагового расширения экспериментирования. Поскольку люди «добровольно» соблюдают нормы стихийных порядков, в которых они родились, а не подчиняются им в силу принуждения, осуществляемого внешней организацией, такие нормы скорее следует мыслить как «гибкие правила», подверженные постоянным изменениям «на границах» [at the margin]. Знание, касающееся потенциально успешных способов адаптации к социальным практикам, широко рассредоточено среди бесчисленных индивидов и организаций, составляющих общество, и никогда не может быть постигнуто во всей его полноте ни одной из групп. Тем не менее, по мере того, как успешные эксперименты (например, новые слова, изобретения и культурные обычаи) распространяются посредством процесса имитации от распределенных узловых точек принятия решений, люди оказываются способны пользоваться знанием широко рассредоточенных агентов, о существовании которых они могут ничего не знать. Согласно этой точке зрения, изменения, происходящие малыми приращениями через конкурентную проверку постоянно меняющихся практик, создают условия для более интенсивного процесса социальной эволюции, чем предпринимаемые в социалистическом стиле попытки «перестроить» культурные практики в целом. Успех таких попыток потребовал бы наличия организованной группы, располагающей всеми данными, необходимыми для понимания функционирования общества и для соответствующей его перестройки (Hayek, 1948, 1960, 1982; Хайек, 2011, 2006).
Как показано в предыдущей главе, в основании классической либеральной защиты рынка лежат именно эти понятия стихийного порядка и ограниченной рациональности. Рыночная экономика понимается одновременно как стихийный механизм координации, способствующий взаимному согласованию различающихся ценностей рассредоточенных социальных акторов, и как эволюционный процесс, в ходе которого содержание этих ценностей подвергается динамическим изменениям. Координирующая роль рынков проявляется в переменных ценовых сигналах, которые сообщают об изменившейся степени доступности благ и дают людям возможность адаптировать свое поведение без сколько-нибудь существенного знания о том, какие именно «обстоятельства времени и места» влияют на далеких от них других людей. Но рынки выполняют также и эволюционную функцию, когда факторы, определяющие, «какие блага являются редкими благами», формируются эндогенно процессом конкуренции. Потребители и производители участвуют в рынках не на основе предварительно заданных предпочтений и производственных функций, а обнаруживают и приобретают в ходе самого рыночного процесса новые вкусы и организационные практики, которых ранее никто не предвидел. Теоретическая конструкция общего равновесия, характерная для неоклассической экономической теории, отвергается именно на этом основании. Экономические акторы не приходят на рынок с уже имеющейся у них полной информацией, а приобретают и транслируют знание через столкновение разных соперничающих идей. Именно «просеивание и провеивание» конкуренцией стимулирует подражание прибыльным предприятиям и дестимулирует распространение ошибочных идей, касающихся производства благ и услуг.
Хотя эволюционные процессы конкуренции принимают свою наиболее развитую форму в условиях рыночных институтов, стихийные порядки очевидным образом присутствуют и в других аспектах классической либеральной концептуальной структуры, в частности в принципе политического федерализма или конкуренции юрисдикций. Последние особенно релевантны применительно к тем коллективным благам и регуляторным процедурам, которые не могут эффективно предоставляться на индивидуализированной основе. С позиций классического либерализма конкуренция между юрисдикциями дает возможность для гораздо больших масштабов экспериментирования в сфере предоставления услуг, чем более монополистические структуры государственного управления, поскольку конкуренция между разными пакетами коллективных благ и норм регулирования создает условия для потенциально неограниченного процесса открытия наиболее желательных пучков услуг. По мере того, как индивиды и организации перемещаются из одной юрисдикции в другую и тем самым изменяют распределение налоговых доходов, может быть запущен стихийный процесс приспособления, поскольку органы власти этих юрисдикций будут соответствующим образом менять модели предоставления услуг. Такого рода процессы не являются эквивалентом более открытой конкуренции и процессов постоянного приспособления к изменениям спроса и предложения, возможность которых обеспечивается децентрализованными рыночными ценами, но скорее они, нежели попытки обеспечить координацию из единого центра политического контроля, будут порождать экспериментирование и координировать рассеянное в обществе знание.
Эндогенные предпочтения и общественный выбор
Необходимо подчеркнуть, что ни один из приведенных до сих пор аргументов не основывается на каких-либо допущениях в отношении мотивации индивидов. Например, в них не предполагается, что люди являются или должны быть эгоистичными. Что отличает приведенные здесь рассуждения от теории рационального выбора – это фокусировка на выигрыше, который дают стихийные порядки в отношении наращивания знания. Описания же, даваемые концепциями рационального выбора, такими как вирджинская школа общественного выбора, вместо этого сосредоточиваются на стимулах к взаимной координации, порождаемых рынками и принципом «ухода» (см., например, Buchanan and Tullock, 1962; Бьюкенен и Таллок, 1997). Однако концентрация на эволюционных и коммуникативных аспектах рациональности не требует полного отказа от понятий, связанных с рациональным выбором. Представления о рациональном выборе, не будучи необходимым компонентом классического либерализма, составляют важное дополнение к нему.
В контексте сказанного выше необходимо подчеркнуть тот ключевой момент, что подход с позиций рационального выбора совместим с «ситуационным» представлением о социальных акторах. Та роль, которую играет социализация в формировании
Если согласиться с тем, что люди хотя бы в некоторой степени обладают способностью к действию, то будет вполне резонным задаться вопросом, есть ли у них стимулы реализовать эту способность к действию, и исследовать, каковы сравнительные качества различных институтов с точки зрения этих стимулов. Анализ стимулов не требует с необходимостью исходить из предположения, что люди эгоистичны, он лишь признает, что как бы ни были люди альтруистичны, они с меньшей вероятностью предпримут действия, связанные с высокими альтернативными издержками. Следовательно, инструментальная рациональность может и должна играть роль в политической экономии по той простой причине, что, независимо от того, делается это коллективно или индивидуально, в какой-то момент должны ставиться цели и выбираться эффективные средства. Хотя может быть желательным, чтобы люди «выходили за пределы» эгоистической мотивации, идея, что было бы также желательно, чтобы они игнорировали соотношение выгод и издержек, совершенно несостоятельна.
Уход и высказывание как альтернативы: проблема знания
Теперь уже должно стать ясным, что классический либерализм не предполагает, что индивиды свободны от социальной идентификации. Его расхождение с коммунитаристской теорией состоит в нормативном представлении об институциональных процессах, совместимых с «ситуационным» пониманием «я». Поддерживая структуры совещательной демократии, коммунитаристы доказывают, что именно посредством дискуссий и аргументирования на публичном форуме наилучшим образом развивается более широкая, коммуникативная форма рациональности. Выдвигая это утверждение, они подразумевают, что если всех тех, кого затрагивают социально-экономические решения, удастся собрать вместе для участия в публичном диалоге, то могут быть выделены конституирующие элементы «общности». Однако цель последующего изложения состоит в том, чтобы показать, что процедуры совещательной демократии отягощены фундаментальными проблемами, поскольку они игнорируют требования робастной политической экономии и могут подорвать собственную способность соответствовать притязаниям, выдвигаемым в качестве доводов в их пользу.
Совещательность и «синоптическая иллюзия»
Для того чтобы элементы сложной общности сознательно координировались в соответствии с «общим благом», потребовалось бы общее синоптическое описание того, как взаимодействуют различные компоненты соответствующей общности. Однако с точки зрения классического либерализма само количество взаимосвязей между элементами, составляющими сложные социальные целостности, препятствует их всеобъемлющему постижению какой-либо группой, включенной в такого рода процесс. Если социальная целостность более сложна, чем сумма ее индивидуальных частей, то из этого следует, что никакие ее составные элементы, даже будучи собранными вместе на некоем публичном форуме, не могут постичь все факторы, вносящие вклад в ее развитие (Hayek, 1957; Хайек, 2003). «Синоптическая иллюзия» (Hayek, 1982; Хайек, 2006) не может быть разрешена с помощью развития компьютерных технологий, как это иногда предлагается (см., например, Barber, 1984; Notturno, 2006), поскольку чем больше развивается такая технология, тем более сложным становится спектр решений, которые могут быть приняты каждым децентрализованным элементом, составляющим общность. Независимо от того, насколько изощренными становятся технологии, сложность социальной системы на метауровне будет по-прежнему превосходить когнитивные возможности составляющих элементов. Хайек (1952: 185; 1967b, 1967c) формулирует это в явном виде, когда отмечает: «Любой инструментарий классификации должен обладать структурой, имеющей более высокую степень сложности, чем объекты, которые он классифицирует… поэтому возможности любого объясняющего агента неизбежно ограничиваются объектами со структурой, имеющей более низкий уровень сложности, чем его собственный» (Hayek, 1952: 185). В свете этого фундаментальная проблема совещательной демократии состоит в том, что она предъявляет к людям такие когнитивные требования, которым они не способны удовлетворять.
Главная ошибка, которую совершают в данном случае коммунитаристы, заключается в требовании, что люди должны осознанно анализировать, как их действия влияют на «общее благо». С точки зрения классического либерализма центральным вопросом социальной координации являет то, как дать людям возможность приспосабливаться к обстоятельствам и интересам, о которых они не могут быть непосредственно осведомлены. Это не означает, что предполагается невозможность поведения, «учитывающего других» [other-regarding behaviour], но из этого следует, что такое поведение по необходимости ограничивается узкой когнитивной сферой, охватывающей людей и мотивы, которые лично знакомы соответствующему актору. Система рыночных цен и другие стихийные порядки создают условия для комплексного процесса взаимного приспособления, позволяющего действующим в микромасштабах индивидам и организациям, несмотря на когнитивные ограничения, координировать деятельность путем трансляции в упрощенной форме знания, представляющего взаимосвязанные решения множества рассредоточенных акторов. Классический либерализм не отрицает понятия «общего блага» и не сводит такого рода концепцию к агрегированию индивидуальных ценностей. Напротив, считается, что изменяющиеся относительные цены создают возможности для процесса взаимного приспособления акторов, преследующих большое разнообразие заранее не известных и, возможно, несоизмеримых целей, – приспособления, которое увеличивает шансы того, что любая из этих целей сможет быть достигнута (Hayek, 1973: 114–115; Хайек, 2006, 132–133).