Книжные люди

Эшенден Джеки

Но задавать их уже слишком поздно. Потому что её больше нет.

Прошлое важно.

Особенно потому, что мы — это сумма нашего прошлого. Мы — последствия выборов, которые сделали наши родители, и которые до них сделали их родители, и так далее.

Это имеет значение. Это даёт контекст. Это может показать нам, кто мы есть.

Я не только прошлое, я знаю это. Но я человек, который любит книги, любит истории, и история моей собственной семьи важна для меня.

Я просто никогда не осознавала, насколько важна.

Я снимаю крышку коробки.

Внутри —

открытки. Письма. Разорванное ожерелье. Серебряное кольцо. Маленькая Библия. Помада. Старые бисерные браслеты. Газетные вырезки. Бирка из больницы с надписью: «Ребёнок Роуз Джонс».

Я держу бирку, и у меня сжимается горло.

Этот ребёнок — мама. И Роуз хранила её все эти годы.

Дверь, которую мама так решительно закрыла, на самом деле всегда была просто заперта. Она просто никогда не открывала её. Как и Роуз.

Я вздыхаю и берусь за газетные вырезки.

Они описывают исчезновение Кэтрин Джонс, как она пропала без следа, как долго её искали. Дни. Недели. Месяцы. Годы.

Неудивительно, что Роуз была такой сложной. Это, наверное, сломало её.

Наконец, я беру письма. Бумага кажется знакомой — тонкая, хрупкая от времени. Медленно открываю одно, и первое, что бросается в глаза, — красные чернила.

Знакомые красные чернила.

Роуз, прости. Мне нужно уйти. Я не могу объяснить, почему, но знай: твое существование — единственное, что делало мою жизнь выносимой. Ты — лучшее, что было в моём браке. Единственное хорошее.

Я хочу, чтобы ты была счастлива. Я хочу, чтобы ты нашла любовь.

Когда-то у меня была любовь, но я её упустила, потому что мне не хватило смелости. Теперь хватит.

Знай, что со мной всё будет хорошо. Знай, что меня будут любить.

Знай, что я буду счастлива.

Твоя любящая мать.

Чернила в нескольких местах размазаны, как будто кто-то плакал над этим письмом.

И, конечно, кто-то плакал.

Роуз.

У меня перехватывает дыхание, и знакомая боль возвращается в грудь.

Я вытаскиваю другое письмо.

Прости, дорогой Х. Но я не могу тебе писать. Он следит за мной постоянно. Думаю, он знает.

К.

Мои глаза расширяются, по телу пробегает холод.

Я хватаю следующее письмо.

Я люблю тебя. Я никогда не думала, что найду кого-то, к кому почувствую такую страсть. Я думала, что всегда буду одна, всегда буду заперта в этом месте.

А потом появился ты, и всё остальное перестало иметь значение.

Ты освободил меня.

Жаль, что мы не встретились пятью годами раньше.

К.

Я

беру ещё одно.

Мне кажется, я всегда говорю «прости», но ты должен знать, что я правда сожалею.

Я — трусиха.

Я так хочу быть с тобой, но теперь у меня есть она, и я должна думать о ней.

Он, может, и отпустил бы меня, но её — никогда.

А я не могу оставить её.

Я не могу уйти с тобой, как бы сильно я этого ни хотела.

Пожалуйста, пойми.

К.

Слёзы капают с моих ресниц.

Я знаю, к кому она писала.

Я знаю, кто такая К теперь.

И, наверное, должна была догадаться раньше, но не догадалась.

Я знаю, что ты никогда не увидишь эту записку, не теперь, но я видела, как ты уходил.

Ты был таким красивым в своей форме.

Ты был намного храбрее меня.

Береги себя, Себастиан.

Я буду любить тебя до самого конца.

Кейт.

Это была она.

К — это Кейт Джонс, моя прабабушка.

И у неё был роман с прадедом Себастиана.

И она хотела уйти от мужа…

Эта трагедия пронзает меня. Я почти физически ощущаю печаль и тоску, исходящие от писем в моих руках. Он, должно быть, умолял её уйти с ним. И она, должно быть, отказалась. Вот почему письма прекратились. Не потому, что она перестала их писать, а потому, что перестала их отправлять.

Потом он ушёл на войну.

А когда вернулся, её чайная была закрыта. И она тоже закрылась от него.

В коробке осталось ещё одно письмо.

Я поднимаю его.

На этот раз почерк тёмно-синий, сильный и уверенный — почерк Себастиана Первого.

Я снова иду на риск, и я знаю это.

Отправь это письмо обратно, если хочешь, чтобы я тебе снова написал.

Если нет — я больше никогда не свяжусь с тобой.

Я всё ещё люблю тебя.

И всегда буду.

Х.

Но она не отправила его обратно. И он больше никогда не писал ей. Эта мысль заставляет меня сжаться от боли. Пропавшие письма были здесь всё это время. И они не были пропавшими, не совсем. Потому что её письма так и не были отправлены. А одно из его писем она сохранила. И не вернула.

Одна слеза скатывается по моему носу и падает на тёмно-синие чернила, которые уже были испачканы слезами, пролитым более семидесяти лет назад.