Княжеский отпуск

Лопатин Федор

– И умерли они все как-то быстро. Сначала жена всё за голову хваталась, мучилась болями, потом детки вслед за ней ушли, от тоски, наверное, по матушке своей. Степушке три года в ту пору было, а Никитушке - не полных два. Ни один лекарь не мог понять, что с ними случилось. Ну а потом и сам хозяин захворал: старые раны ныть начали, да и новые напасти появились - прихрамывать не хорошо стал... Тёмное это место, злое.

Она замолчала. Князь поднялся, собираясь уйти, но та его остановила:

– Ты погоди, батюшка, послушай меня: в лес-то больше не ходи - ничего хорошего там не найдёшь, утянет он только и всё. Лучше в степи гуляй, на сусликов смотри - они, всё ж, безобидные твари. А лес - он что: одни деревья, да

кусты, да плутания бесполезные.

Он спросил:

– А почему сюда попы ехать не хотели: райский уголок, вроде, тут - тихий, уютный?

– Ну почему не хотели?
– удивилась она, - один, вот, захотел и приехал, полчаса в доме провёл, да что-то вдруг как засуетится - обратно засобирался. Только выехал за ворота, тут же ему сделалось так дурно, что еле отходили. Он, видимо, и решил братии своей церковной совет добрый дать насчёт всего этого "райского". А попы, слышь батюшка, поумнее нашего брата будут - они слушать умеют, друг друга особенно.

– Странно всё это, - пробормотал князь, - и почему так сложилось? Не понимаю.

– А и понимать тут нечего: говорили люди, что, мол, в своё время царица-матушка Екатерина, упокой Господь её душу, указ издала, по которому велено было собрать всех ворожей с ведьмаками и сослать их в эту губернию: невзлюбила она их, видать, насолили ей.

– Чем насолили?

– Да кто их знает: подробностей-то всех не расскажут, но люди говорили, что будто некий человек предрёк ей точный смертный час, а потом и другие то же самое болтать стали, как сговорились все, и по деревням разнесли. Потом всех начали сюда пригонять, видать, при царском дворе знающие были люди, понимали, куда усылать надо. Место это особое - тянет к себе всю темень.

– А ты здесь, значит, монашьи камни ищешь, - сказал князь, испытующе глядя на неё.

– Ищу, милок, ищу, - закивала она.

– Что за камни?

– А монастырские. Где-то в этом краю монастырь был в давние времена, вернее, его хотели здесь основать, но не вышло - видно, опять же, место не дало.

– И часовню ищешь, которую тоже не построили?

– Ищу, ищу, - снова закивала она.

– Так зачем тебе искать то, чего нет и не было?
– усмехнулся он.

– Ну, это уж моё дело, милок. Больше я не буду ничего говорить - ступай себе с миром, - сказала она, и что-то блеснуло в её глазах. В ту же секунду князь почувствовал тошноту и новый приступ головной боли, которая, как хищник, сидела затаясь внутри до нужного часа. И этот час наступил: она вылезла из потаённого места и толкнулась в виски, лоб, затылок. Князь схватился за голову и сжал зубы. Полумрак в комнате насытился ещё более тёмными красками, и стало совсем черно, будто выкололи глаза. В полной темноте невидимая рука крутанула его через левое плечо и вытолкнула наружу в яркий солнечный свет.

Сергей Петрович очутился за порогом, во дворике, где расхаживали крупные спокойные голуби. Солнце ослепило его и он, едва удерживаясь на ногах, сделал шаг вперёд. Князь не слышал, как за ним захлопнулась дверь, но, будто сквозь туман, увидел вспорхнувших голубей. Он сделал ещё один нетвёрдый шаг и вмял сапогом в мягкую траву опавшие сизые перья.

Добравшись до своей комнаты, он рухнул на заботливо прибранную кровать и пролежал, не шевелясь много часов.

8

Проснувшись далеко заполночь, Сергею Петровичу вновь захотелось прогуляться по парку, и, выйдя из дома, он направился прямиком к пруду. Утки давно спали, лягушки заканчивали ночной концерт, а какая-то птица щебетала как заведённая механическая игрушка. Князь шёл по узнаваемой узкой тропке быстрее, чем вчера. Дойдя до скамейки, Сергей Петрович сел и закрыл глаза. Через минуту он услышал знакомые голоса. Всмотревшись в темноту, он увидел только три маленькие тени, которые двигались мимо пруда - прямо в графский парк. Они прошли совсем рядом, не заметив

притаившегося человека.

– А чего ты его дома оставил?
– спросил знакомый басовитый голос.

– А что, я на себе, что ли, тащить его должен?
– ответил другой, - путь-то не близкий.

– И сколько идти?
– спросил третий.

– Да не долго, - ответил басовитый, - но как только дойдём - спрячетесь в кустах по моему знаку, а я дальше пойду, и чтоб там ни гу-гу, а то живыми не отпустят.

– Ну, уж так прям и не отпустят!

– Ты потише давай, а то неровен час кто услышит.

Шли они быстро. Князь понял, что теперь с загадками вышел явный перебор, и он должен пойти следом за этой мелюзгой, благо на нём сейчас сидят мягкие французские сапоги, а в них можно идти, как на кошачьих лапах. "Главное, когтей не выпускать", - подумал князь.

Они продвигались, минуя тропы по самой чаще - в темноту, наполненную ночной сыростью. Пахло древесной корой, сырой землёй, да ещё тянуло, как с протухшего пруда. Князь решил держаться как можно ближе к таинственной троице, а не идти на их голос. Из-за опасения обнаружить себя, не раз приходилось крепко сжимать зубы, когда хлестала по лицу гибкая скользкая ветка. Как только ветка давала "пощёчину", это было ещё терпимо, но если удар приходился в переносицу, оставалось только вдохнуть поглубже и зажмурить глаза - так боль проходила быстрее.

Сейчас он хотел услышать весь разговор до мельчайших подробностей, но мальчишки лишь тихонько переругивались, когда кто-нибудь наступал на пятку другому, или вовремя не придерживал ветку. Впереди только и слышалось:

– Ах ты, чёрт, опять не удержал!
– шипел один.

– Да чтоб ты провалился!
– отвечал ему другой.
– Из-за тебя опять моей мамке лапти чинить - глаза ломать.

Третьего голоса слышно не было, и лишь изредка раздавался тихий смешок.

Густая темень, ослепившая всех четверых, обострила слух. Самым необычным было то, что слух каждого слился в одно большое ухо: все слышали один и тот же треск веток, шорохи листьев, непрерывные спотыкания друг друга. То и дело подозрительные звуки подвергались моментальному исследованию:

– Слыхал?
– спрашивал один.

– Слыхал, слыхал, - скороговоркой отвечал другой.

– И я слыхал, - вторил им третий, но на него никто не обращал внимания.

– Чо это было, а?
– опять первый.

– Да не знаю я!
– ругался второй.

– Я боюсь, - пищал третий. Но снова его писк был не в счёт.

Князь много раз хотел засмеяться, но вовремя закрывал ладонью рот, отчего на мгновение терял равновесие и готов был копнуть носом невидимую землю.

Сильнее всего в маленьком отряде ощущалась смесь веселья, озорства и азарта, и пусть всё это было напускное, тем не менее, то была смелая и даже дерзкая попытка отогнать многие страхи и внушить себе, что какой-либо чужой человек или злобное животное также слепы в такой темноте, и потому не смогут принести вреда. Чем дальше они продвигались вглубь чащи, тем слабее становились страхи. Князь был уверен, что если он сейчас чихнёт во всю глотку не стесняясь, то мальчишки, поглощённые своими краткими перебранками, лишь тихонько вскрикнут и пойдут, пусть и чаще спотыкаясь, но будучи уверенными, что их "враг" по-прежнему слеп, как и они.

Шли долго. Князь не раз пожалел, что на нём были мягкие сапоги: все ноги сбил о корни, да о камни, и стал слегка прихрамывать. Впереди по-прежнему от первых двоих слышалась лёгкая ругань, а третий, самый маленький, продолжал хихикать, но князь понимал, что они идут по весьма серьёзному делу и очень торопятся.

Наконец, вдалеке показался огонёк. Старший остановился, шикнул на них и сказал сидеть, пока не махнёт им рукою. Сам же вышел на тропинку и, неспеша побрёл к большому костру. Князь тоже остановился и присел на сухую прохладную землю.