Когда мы встретимся вновь
Шрифт:
– Не смей прикасаться ко мне! – Элеонора вздрогнула и рванулась в сторону. – Отпустите меня немедленно! – немного успокоившись, возмущенно потребовала она, пытаясь высвободиться, но он лишь сильнее прижал ее к себе.
– Отпущу, – слепо пообещал Ричард, продолжая обнимать ее и, закрыв глаза, с наслаждением вдохнул знакомый аромат лаванды.
Аромат прошлого… Далекого теперь уже прошлого. Аромат его любви, от которой он так и не сумел отречься и которую не смог забыть. Этот аромат и ее тело в его объятьях. Такое женственное, родное, теплое. Настоящее. Настоящая Элеонора, а не ее бесплотный призрак, который приходил к нему во снах и таял в небытие и мраке, стоило ему лишь прикоснуться к ней. Просто женщина. Со всей ее нежностью, мягкостью. Хрупкая и ранимая, но в то же время несгибаемая и неприступная. Только сейчас он ощутил в полной мере,
– Отпусти меня сию же минуту!!! – снова потребовала Элеонора.
Звук ее голоса вернул его на землю. Чуть вздрогнув, Ричард тряхнул головой, прогоняя наваждение, и разжал руки.
– Хорошо. Но если ты сейчас попытаешься уйти, то, клянусь, я лично позабочусь, чтобы завтра все газеты Нью-Йорка, от солидных изданий до бульварной макулатуры, трубили о том, что ты – моя любовница! – холодно отрезал он, тоже начиная злиться.
Элеонора замолчала, ошеломленно глядя на него и не в силах поверить в услышанное. Она даже мысли не допускала, что высокомерный британский герцог, благородный аристократ королевских кровей опустится до такого низменного поступка. И ради чего? Ради того, чтобы заставить ее, актрису какой-то труппы, выступающей на Бродвее, выслушать его? Это было слишком невероятно. Немыслимо. И необъяснимо. Ричард Грандчестер, которого она знала когда-то, был слишком горд для таких тривиальностей, подходящих разве что простолюдинам. Он никогда не стал бы так унижаться. Но реальность говорила о другом.
– Это шантаж, – ошеломленно пробормотала она. – Мерзкий, подлый шантаж!
– Верно, – согласился Ричард, по его губам скользнула усмешка, полная нескрываемой горькой иронии. На мгновение на его лице отразилась странная смесь отчаяния, вины и смущения, но тут же исчезла, сменившись прежней непроницаемой маской. – Но ты, как всегда, не оставила мне выбора, Лин, – добавил он.
– Не смей меня так называть! – снова нахмурилась Элеонора, ухватившись за эту фразу, как за спасательный круг, пытаясь привести мысли в порядок и решить, что делать дальше. Она все еще никак не могла прийти в себя.
– Почему? – невозмутимо поинтересовался герцог, возвращаясь к знакомому облику холодного, сдержанного и высокомерного аристократа. – Когда-то тебе это нравилось.
– Ты верно заметил – когда-то! В прошлом. В далеком прошлом, к которому нет возврата. Ты утратил право называть меня так в тот день, когда бросил меня и женился на другой! Теперь я для тебя мисс Бейкер – и только.
– Что ж, – тот с показным равнодушием пожал плечами. – Как пожелаешь. Мы можем поговорить спокойно?
Еще минуту она упрямо и гневно смотрела на него, и Ричарду начало казаться, что она все же откажется и снова попытается уйти. Он напрягся внутренне, готовясь в случае необходимости, снова удержать ее. Разумеется, он не собирался выполнять свою угрозу, хотя это и не составило бы труда при его положении и связях, а газеты были бы только рады получить столь лакомую скандальную новость. Но все это были лишь пустые слова доведенного до отчаяния мужчины. Он пытался удержать ее, поговорить, объяснить, побыть с ней еще минуту и попытаться наладить хоть какое-то хрупкое равновесие в их несуществующих отношениях. Он снова и снова переступал через свою гордость, ежедневно приходя к ней, посещая все спектакли с ее участием, но она ускользала, словно вода сквозь пальцы, безжалостно разрушая своей ледяной неприступностью и вежливым равнодушием слабые мосты общения, которые он возводил с таким трудом. И он снова оказывался у самого начала пути и уже почти не верил, что ему удастся разорвать этот порочный замкнутый круг. Прошло столько месяцев, а она была все так же безнадежно далека, холодна и недосягаема, как и в первый день его возвращения. Ее равнодушие сводило с ума. Он был в отчаянии, и ему было уже все равно, насколько честны и достойны его поступки и слова, он переступил через честь и гордость поколений герцогов Грандчестеров и опустился до низменного шантажа. И все ради этой женщины.
«Элеонора-Элеонора…
В комнате воцарилась тишина. Неподвижно застыв в центре комнаты и скрестив руки за спиной, герцог молча смотрел на стоящую перед ним женщину, ожидая ее решения. Он казался совершенно спокойным, и только побелевшие костяшки пальцев, сжатых в кулаки, выдавали скрытое напряжение и нетерпение, которое он испытывал в эту минуту. Наконец, Элеонора отвернулась и медленно опустилась на стул, хрупкие плечи устало поникли, словно придавленные тяжким грузом.
– Говори, – хмуро бросила она, не глядя на него.
Ричард тяжело вздохнул и подошел ближе. Опустившись рядом с ней на одно колено, он попытался поймать ее взгляд, но она опустила ресницы и отвернулась. Одна из непокорных золотых прядок выбилась из-под заколки и упала ей на висок.
– Элеонора, – он поднял руку и хотел убрать непослушный завиток, но Элеонора резко отшатнулась, избегая его прикосновения. – Я всего лишь хочу поговорить с тобой, – едва слышно пробормотал он с горечью и болью. – Неужели я прошу так много?
– Я не хочу с тобой разговаривать, – холодно отрезала актриса, по-прежнему не глядя на него. – Нам вообще больше не о чем говорить! Но ты не оставил мне выбора. Хочешь мне что-то сказать? Прекрасно! Говори побыстрее и убирайся. Я очень устала и хочу как можно скорее пойти домой.
Ричард поднялся и с минуту просто смотрел на нее странным задумчивым взглядом, а затем чуть улыбнулся кончиками губ.
– Сегодняшний спектакль был просто великолепен, – вдруг официально произнес он пустым светским тоном. – Мне не часто доводилось видеть такую превосходную игру даже в Лондонской опере. Хотя я, конечно, вряд ли могу считаться знатоком, поскольку редко посещаю театр. Но это один из лучших спектаклей, что я видел в своей жизни. Вы, мисс Бейкер, были просто неподражаемы. Примите мои поздравления.
Это возымело желаемый эффект. Элеонора вздрогнула и, обернувшись, удивленно взглянула на него. С минуту они молча смотрели друг на друга, а затем она нахмурилась.
– И это все, что вы хотели мне сказать? – наконец процедила она тоном, не предвещавшим ничего хорошего. – Вы устроили весь этот дурацкий спектакль только для того, чтобы поздравить меня с успешной премьерой?!! – она глубоко вздохнула, пытаясь подавить вспыхнувший с новой силой гнев, и, смерив стоящего перед ней мужчину неторопливым, уничтожающе насмешливым взглядом, зло прищурилась. – Очевидно, вы лишись разума, ваша светлость. Что ж, если это все…
– Я не сказал, что это все, – совершенно невозмутимо перебил ее герцог. Казалось, ее насмешка совсем не задела его. – Ваша игра действительно превосходна, это было очевидно всем, кто присутствовал сегодня в зале, поэтому я не вижу ничего странного и неразумного в том, что сделал вам комплимент. В честь вашего сегодняшнего успеха и чтобы мы могли спокойно поговорить, я приглашаю вас на ужин.
– На ужин?! – переспросила совершенно растерянная Элеонора.
– Да, на ужин, – подтвердил герцог. – Мы могли бы спокойно поговорить. Я бы рассказал вам о жизни Терри в Англии, а вы мне – о том, как он жил здесь, после того, как сбежал из колледжа. Что касается сплетен, которых вы так опасаетесь… – он пожал плечами. – Может быть, пара газет и напишет об этом, но, полагаю, скоро разговоры утихнут сами собой. В крайнем случае, журналисты будут с удовольствием муссировать новость о том, что герцог Грандчестер безнадежно влюблен в звезду бродвейской труппы Элеонору Бейкер, которая не отвечает на его чувства, но меня это не беспокоит. Что скажете?
Мрачно взглянув на него, Элеонора отвернулась и задумчиво посмотрела в окно, за которым сгущались сумерки.
«А ведь он прав. Если мы действительно не будем больше встречаться – а мы не будем! – то сплетни утихнут сами собой. С другой стороны, я смогу узнать побольше о жизни Терри в те годы, когда меня не было рядом. От кого я еще смогу узнать о нем, если не от человека, с которым он прожил столько лет? Сам Терри ничего мне не расскажет. Он не любит вспоминать о прошлом, тем более, о своем несчастливом детстве. Мы, конечно, помирились, но если я буду больше знать о нем, то это поможет нам лучше понять друг друга. Стать еще ближе. Да, пожалуй, это разумно».