Когда нация борется за свою свободу
Шрифт:
Спустя некоторое время Бар-Гиора провозглашает из Масады приказ об освобождении рабов. Этот великий акт — отмена рабства среди евреев — привлекает на его сторону не только освобожденных рабов, но и массу влиятельных граждан. Шимон Бар-Гиора так близок к ессеям по своим взглядам на богачей и рабство, что нельзя считать лишь простой случайностью тот факт, что он обосновался и укрепился именно поблизости от ессеев: он зелот, находящийся под влиянием ессейства; он не фанатичный фарисей-активист, стремящийся к национальному освобождению народа, которое само собой принесет счастье всем, как о том мечтает Иоханан Гисхальский. Нет, он фанатичный ессей-активист, для которого социальное освобождение важно не менее, а возможно, и более, чем освобождение национальное.
Шимон Бар-Гиора укрепился в Масаде во главе большого отряда и оставался там, пока не пришло время
Все это делает их заслуживающими почета и уважения, но их крайность в борьбе против привилегированных классов отталкивала от них лучших людей народа. Образовалась брешь в боевом единстве повстанцев, и разгорелась гражданская война между зелотами секты Иоханана Гисхальского и сикариями" секты Шимона Бар-Гиоры, которая неизбежно завершилась ослаблением сопротивления внешнему врагу и невозможностью спасти в последний момент то, что еще можно было спасти (как это было в войне римлян с другими народами, среди которых не было таких крайних общественных течений). Результатом было такое разрушение и такой крах, подобного которому не знает мировая история!
IV
9 ава 70 г. н. э. Иерусалимский храм был сожжен. После этого еще с месяц продержался Верхний город Иерусалима. Утром 8 элула солнце взошло над развалинами и тлеющими угольями — все, что осталось от Иерусалима, многолюдного, прекрасного города, "радости всего еврейского народа". Незавоеванными остались лишь три последние крепости в Иудее: Геродион, Махор и Масада.
Геродион продержался после разрушения Иерусалима недолго и вскоре пал. В Махоре происходила внутренняя борьба между частью населения, которая была готова сдать крепость римлянам, и пришлыми сикариями (может быть, из Масады), которые хотели воевать до последней капли крови. В конце концов Махор был сдан местным населением римлянам из жалости к молодому герою, который был взят в плен, и римляне угрожали распять его, если евреи не сдадут им крепость. Сикарии геройски пробились сквозь ряды вступающих вражеских солдат и бежали. Это произошло в 71—72 гг. н. э.
Во всей стране осталась лишь одна-единственная невзятая еврейская крепость — Масада. Масада была готова стоять одна против всех врагов.
Человеческая история не знает более величественного финала, чем последний акт грандиозной эпопеи, называемой Иудейской войной против римлян: падение Масады.
Представьте себе: все разрушено дотла, все уже в руках врага. Иерусалим — груда развалин, Храм — нагромождение руин в пепле, все города и крепости Иудеи, Самарии и Галилеи в руках римлян. Только одна крепость, во всей стране еще держится. Она не сдается, хотя не имеет никакой надежды выстоять — одинокая и далекая Масада. Враг силен, в его руках вся страна, и в его распоряжении много вооруженных легионов, снабженных всем необходимым. А осажденные вынуждены доставлять хлеб и воду издалека, несмотря на то, что в крепости были издавна припасены пищевые продукты и приготовлены цистерны для сбора дождевой воды. Нет надежды победить, и нет выхода из положения, кроме сдачи или бегства, — значит, кроме позора.
Но не так полагал командующий крепостью.
После того, как Бар-Гиора оставил крепость и отправился в осажденный Иерусалим, его место в Масаде занял Элазар бен Яир, родственник Менахема бен Иехуды Галилейского, то есть член знаменитой семьи зелотов. Это тот самый Элазар бен Яир, который вернулся в Масаду, спасшись бегством из Иерусалима после убийства Менахема. Несмотря на то, что он происходил из семьи основателя секты зелотов, сам он был фанатичным сикарием, впитавшим в себя учение ессеев. Засевшие с ним в Масаде люди тоже были сикариями. После Бар-Гиоры Элазар стал военачальником Масады, и ему был подвластен весь район Мертвого моря и Эйн-Геди, населенный ессеями, о чем мы уже говорили.
Прокуратор разрушенной Иудеи Флавий Сильва, выступивший против сикариев и их главаря Элазара бен Яира, без особого труда захватил все городки и деревни в районе Мертвого моря и поставил там гарнизоны. Саму же Масаду невозможно было взять приступом. Он пытался пробить стену крепости таранами и катапультами. Для этого он возвел насыпь высотой в 100 локтей на "Белой скале” — широком холме вокруг дворца, выстроенного в свое время Иродом, а на насыпи воздвиг возвышение шириной и высотой в 50 локтей и установил на нем огромный таран. С большим трудом была пробита брешь в стене.
Между тем сикарии выстроили в Масаде вторую
стену, прочнее первой. Чтобы таран не смог пробить и эту стену, они соорудили перед ней преграду из двух параллельных рядов бревен, пространство между которыми было заполнено землей; таким образом были ослаблены уддры тарана. Тогда Сильва приказал бросать на стену пылающие факелы — и пламя охватило деревянные части крепости, сильно от этого пострадавшие. Римляне решили начать назавтра таранить пошатнувшуюся стену, пока она не падет.
Элазар бен Яир, вождь оставшегося лагеря сикариев, отпрыск рода Хизкии и Иехуды Галилеянина, все сыновья которых пожертвовали своей жизнью ради свободы, убедился, что спасения нет. Раньше он верил, что его отряду удастся отомстить римлянам за разрушение Иерусалима и Храма; теперь уже было ясно, что нет никакой возможности выполнить это намерение. Но сикарии были связаны клятвой никогда и ни при каких условиях не покоряться Риму, и эта клятва не позволяла им сдаться и уступить крепость врагу. Окруженные со всех сторон врагом, они не имели и возможности спастись бегством — позорным бегством. Несмотря на безысходность положения, Элазар бен Яир и не помышлял ни о сдаче, ни о бегстве. Он обращается к соратникам с пламенной речью и напоминает им, что ”они давно решили не быть рабами ни римлянам, ни кому-либо иному, кроме Бога, ибо Он истинный и справедливый властелин всего человечества”. Еще он говорит им, что они, сикарии, духовные сыновья зелотов, ”они восстали первыми и воюют последними”. Бог разгневался на свой народ, потому что он был грешен пред Ним. Поэтому нельзя последним защитникам свободы согрешить нарушением данной ими клятвы. Они останутся верными идее свободы до конца. Ведь они знают, что ожидает их, их жен и детей, если они сдадутся врагу. Итак, ”пусть жены умрут неоскверненными, и дети — не испытавшими позора рабства!”
Так уговаривает Элазар бен Яир всех оставшихся в Масаде совершить великий, страшный и потрясающий подвиг. Он предлагает всем до одного, с женами и детьми, покончить с собой, предав огню все ценности, имеющиеся в крепости, кроме запасов продовольствия, чтобы римляне не подумали, что голод, а не ненависть к рабству заставил их совершить этот ужасный шаг.
Воины колебались. Они жалели не себя, а жен и детей своих. Раздалось рыдание... Тогда Элазар обратился к ним со второй речью, более длинной и проникновенной, чем первая. Это одно из самых прекрасных выступлений, приводимых во всей книге "Иудейская война". Оно поразительно и по своему содержанию и по своей убедительности. Понятно, что никто не записал эту речь дословно, и нельзя ручаться за каждую ее фразу. Но в общих чертах ее содержание не может быть далеко от истины. Нечто вроде того, что Иосиф Флавий влагает в уста Элазара, и должен был сказать герой Масады — один из величайших героев силы духа всех времен. Именно такое сочетание зелотских и ессейских идей (при стоической окраске у Флавия), какое мы находим в этой речи в том виде, как она передана в "Иудейской войне", могло выйти из уст великого сикария. И только при помощи идей, выраженных в речи, в которых горячий патриотизм и глубокая религиозность спаяны воедино, смог Элазар повлиять на всех осажденных в Масаде и привести их к решению сотворить тот великий и страшный подвиг, единственный в своем роде в истории человечества.
В своей второй речи Элазар бен Яир сначала подчеркивает, что "несчастье человека — жизнь, а не смерть", так как смерть освобождает душу, заключенную в оковы тела, и позволяет ей возвратиться к извечному источнику чистоты — Богу. "Глупо гнаться за свободой в жизни и гнушаться вечной свободы" (то есть посмертной) . Но даже если мы будем считать, что жизнь — это высшее благо для человека, а смерть — несчастье, то в настоящий момент надлежит нам избрать смерть, ибо таково Божье веление: если бы не так, то Бог не дал бы погубить свой народ и спалить свой Храм.