Когда нация борется за свою свободу
Шрифт:
Вот каковы были причины его резких столкновений с Иосифом Флавием в Галилее и с Шимоном Бар-Гиорой в Иерусалиме.
Иосиф Флавий рассказывает, что после поражения
Цестия Галла Великий Синедрион стал центром политического и религиозного управления страной, а во главе его стояли раббан Шимон бен Гамлиэль, Иосеф бен Гурион и Ханан бен Ханан — все трое из верхушки еврейской аристократии, которых сблизила с зелотами блестящая победа над Галлом; но, конечно, они не превратились в экстремистов и не сблизились с сикариями. Назначенные Синедрионом полководцы в Идумее, Заиорданье, Иерихоне, Тимне, Гофне и Икревете были почти все не крайние зелоты и, во всяком случае, не сикарии. Правителем и полководцем Галилеи был назначен Иосеф бен Маттитьяху (в будущем — Иосиф Флавий). Следует полагать, что он был избран на эту должность благодаря своему аристократическому происхождению (близкий к семье Хасмонеев священник) и умеренному зелотизму, далекому от идеологии сикариев. В том, что Флавий был тогда зелотом, почти нет сомнения: в 64 г., за два года до восстания, когда ему было 26 лет, он сопровождал в Рим набожных священников, которых прокуратор Феликс отправил в кандалах в Рим на суд императора Нерона и которые в пути не ели ничего, кроме фиг и орехов. Поскольку римские прокураторы обыкновенно посылали в Рим только политических заключенных, следует заключить, что
Из Рима Флавий вернулся с двояким чувством: с одной стороны, исполинская мощь Рима, несомненно, произвела на него колоссальное впечатление, и это впоследствии привело его к капитуляции перед римлянами и к совету повстанцам сдаться. С другой стороны, время его пребывания в Риме совпало с апогеем сумасбродства и мерзостей Нерона, в которых незадолго
до его убийства принимала участие ”благочестивая” Сабина Поппея. Иосиф Флавий, еврей-фарисей, не мог не почувствовать, что ”римское правительство внутренне больно”. Всего за два года до этого произошло поражение Пета у Рандеи, и одновременно вспыхивали бесконечные восстания в Германии, Галии и Британии, и даже сарматы бунтовали против Рима. Итак, всякий, кто теперь напал бы на Римскую империю, мог надеяться на победу с помощью парфян и миллионов евреев диаспоры, представлявших собой большую силу в центральных провинциях и готовых на восстание. Только подстрекательством коренных народов, населявших Римскую империю, к погромам против их соседей -евреев удалось римлянам предупредить назревавшее восстание евреев Сирии, Вавилонии, Египта и Киренаики. Флавий, внимательно следивший за всем, что происходило на мировой арене, не мог не принимать всего этого в расчет и не склоняться на сторону зелотов, в особенности после их большого успеха в войне с Цестием Галлом. Поэтому-то он и был избран Синедрионом правителем и военачальником Галилеи. Он, аристократ и умеренный зелот, знающий Рим и верящий в его близкое падение, будет воевать с римлянами и с сикариями в Галилее, где еще до воцарения Ирода было много крайних активистов, жертвовавших жизнью за свободу нации, а теперь к их великой жажде свободы добавилось стремление изменить существующие порядки. Умеренным аристократам это казалось помехой для военных действий, потому что мессианский ”сикаризм” неизбежно приведет к расколу между составными частями народа (на современном языке — вызовет классовую борьбу), как и произошло в действительности.
И вот несколько десятков лет тому назад один исследователь (Р.Лакер) высказал предположение, что Иосеф бен Маттитьяху не был послан в Галилею правителем и не был вообще военачальником, а был специально послан для борьбы с Национальными большевиками”. Военачальником Галилеи он стал позднее против воли иерусалимской верхушки. Еще совсем недавно нашелся еврейский исследователь (Каминка), который решил, что ^еврейские вожди в Иерусалиме вообще не думали организовывать вооруженное сопротивление римлянам, а боялись, что повстанцы поспе^ шат прибегнуть к оружию, сопротивляясь миролюбцам. Чтобы их умиротворить, послали молодого Иосефа с двумя опытными священниками Иоэзером и Иехудой (видимо, старше его и надежнее, которых Иосеф намеренно оставляет в тени) уговорить зелотов сложить оружие и посмотреть, как прореагируют римляне”. Выходит, что все назначения во все районы Палестины, которые поименно перечислил Флавий, — попросту выдумка...
Те, кто игнорирует военную роль Иосефа, ссылаются на тот факт, что при нем находились еще два должностных лица, назначенных Синедрионом, — Иоэзер и Иехуда. Но ведь и в Идумею был послан не один-единственный военачальник — с ним были еще двое (рядом с Иехошуа бен Сафиахом были Элазар бен Ханания и Нигер) ; и даже в Иерусалиме Ханан бен Ханан не был единственным военным правителем — с ним находился Иосеф бен Гурион. Поэтому нет ничего странного, что при молодом Иосефе (которому тогда было меньше тридцати лет) находились два ”комиссара” от иерусалимского Синедриона — той верховной власти в Стране Израиля, которая вообще не существует для д-ра Каминки, задающего такой странный вопрос: ”Кто это в Иерусалиме организует военную оборону Галилеи и передает руководство ею в руки Иосефа? Священники, Синедрион и важнейшие ”книжники” — вряд ли; они бы не осмелились ничего сделать против царя и его войска”. Доказательством же служит то, что повстанцы сожгли дом первосвященника Ханании. Значит, в стране вообще не было высшего аристократического руководства в начале войны, и раббан Шимон бен Гамлиэль не возглавлял его, и не было никакой разницы между первосвященником Хананией, Хананом бен Хананом, Иосефом бен Гурионом и их товарищами.
которые при всей своей умеренности присоединились к повстанцам после победы над Галлом и руководили ими, организуя оборону страны... Стоит ли полемизировать с таким взглядом? Ведь это же неправда, что Флавий лишь в ”Войне” говорит о своем назначении галилейским военачальником, а в своем жизнеописании он ограничивает свою роль усмирением Национальных большевиков”. И в автобиографии он упоминает несколько раз свое назначение на пост правителя Галилеи и свою деятельность там в роли военачальника.
В одном правы Лакер и его последователи: среди разных функций Иосефа на посту правителя Галилеи — военной, экономической и других — была и обязанность разоружить ”разбойников” и Преступников” в Галилее, то есть обуздать экстремистов-сикариев. Это и есть ”галилейцы”, которые упоминаются десятки раз в автобиографии Флавия. Но у него не было достаточно силы и храбрости для борьбы с этими экстремистами.. В конце концов по натуре своей он был писателем, а не воином. Вот почему он нашел нужным Навербовать” их за деньги, т. е. подкупить деликатным образом, чтобы не вредили своим экстремизмом, силой не изменяли порядки, принятые в Галилее, не разбойничали и не грабили богачей и миролюбцев .
Этот "наем” и вызвал раздражение Иоханана Гисхальского.
V
Иоханан, после нападения язычников при подстрекательстве римлян на Гуш-Халав сблизившийся с зелотами, но еще, как мы заметили, далекий от сикариев, не мог терпеть двуличия Иосефа. С одной стороны, тот представляет иерусалимский Синедрион, который противится всякой крайности, а с другой — поддерживает деньгами сикариев, наиболее крайних из повстанцев, и выбирает из их среды совет, своего рода новый Синедрион — 70 человек, всюду сопровождающих его и исполняющих роль советчиков, с мнением которых он считается, когда выносит приговоры. Значит, он криводушен. Нельзя знать его истинные намерения. Такого молодого и легкомысленного человека можно заподозрить и в измене. Начался ряд столкновений между Иосефом и Иохананом, о которых сам Флавий подробно
Иоханан и Иосеф были противоположностями. Иоханан — пламенный патриот и деятельный человек сильной воли, готовый пожертвовать собой и другими за политическую свободу. В нем слились воедино личность и идея: как каждый великий борец за великую идею, он сам не знает, где кончается идея и где начинается личность. Иосеф — его противоположность: писатель и художник, нецельный и раздвоенный, непостоянный и непрактичный. И вдобавок ко всему Иосеф бен Маттитьяху — священник из Хасмонейского рода, то есть потомственный иерусалимский аристократ, тогда как Иоханан — человек из народа, из галилейского городка, похожего на большое село. Он представляет галилейское крестьянство. По словам Иосефа, Иоханан разбогател на продаже чистого оливкового масла, которым славился Гуш-Халав, евреям Сирии (или Цезареи Филиппийской), которые не хотели употреблять масла нееврейского производства. Прибыль от этих сделок, доходившую, по словам Флавия, до 1000 процентов, Иоханан, вне всякого сомнения, употреблял на финансирование войска для борьбы с римлянами. Если бы это было не так, то для чего Иосефу рассказывать, что он был вынужден разрешить Иоханану это доходное дело из страха перед народной толпой, которая, в случае отказа, побила бы его камнями? Иосеф обвиняет Иоханана и в том, что ”он употреблял нечистую пищу и не соблюдал законов ритуальной и традиционной чистоты”. Возможно, что это обвинение ложно, вроде других ему подобных, которые возводил Иосеф на Иоханана. Но, поскольку большей частью человеку приписывают поступки, на которые он обычно способен, это обвинение доказывает, что свобода была для Иоханана дороже практических предписаний религиозного Закона. И действительно, во время осады Иерусалима, когда нужда и страдания достигли высшей степени, Иоханан переплавил дорогие храмовые сосуды из золота, серебра и меди, чтобы иметь средства продолжать военные действия. Дрова, предназначенные для жертвенника, он употреблял для постройки военных машин, а под конец взял для нужд солдат масло и вино, специально заготовленные для богослужения. Флавий же строго осуждает его за эти поступки, усматривая в них страшное святотатство, за которое либо Иерусалим должен быть наказан потопом или судьбой, постигшей Содом, либо Иоханана и его людей должна постичь та же участь, что и Кораха с его компанией. Все это доказывает, что Иоханан Гисхальский был последовательным политическим повстанцем, подобно зелотам, но не был религиозным фанатиком и социальным реформатором на платформе мессианской идеи, подобно сикариям. Этим-то он и отличался как от сикария Шимона Бар-Гиоры, так и от Элазара бен Шимона, у которого на первом плане была религия, а не политика. Но особенно он отличался от Иосефа бен Маттитьяху, в мировоззрении которого религия, возможно, занимала еще большее место, чем у Элазара бен Шимона.
Но не только в Галилее Иоханан был ярым патриотом, близким к зелотам и далеким от сикариев. Флавий, его заклятый враг, замечает без всякого умысла, что и в Иерусалиме Иоханан сначала был на стороне умеренных и, ”притворяясь другом народа, сопровождал Ханана бен Ханана днем на совещания с правителями, а ночью в обходах постов”. Конечно, Флавий решает, что все это Иоханан делал для шпионажа в пользу зелотов, противников правящей аристократии, и хотя он клялся Ханану, что не раскроет им ничего, нарушил свою клятву. По тому, как развивались события, ясно видно, что вначале Иоханан считал иерусалимское руководство, во главе которого стоял ”его задушевный друг” раббан Шимон бен Гамлиэль, настоящим руководством повстанцев и действовал заодно с ним против сикариев и даже против крайних зелотов. Но понемногу — может быть, после того, как раббан Шимон сошел со сцены, потому ли, что скончался, потому ли, что отказался от своего поста из-за невозможности сотрудничать с Хананом бен Хананом, человеком неискренним — Иоханан убедился, что привилегированные люди общества не преданы восстанию беззаветно. Тогда он отвернулся от них и сблизился с зелотами, хотя зелоты и не сделались от этого строгими последователями Иоханана. Недаром говорит Иосеф, что Иоханан ”был храбр на дурное”, а ”так как он был не из темного люда, то многие члены Синедриона выступали в его защиту”. Я уже предположил в другом месте, что ”одним из зелотов”, который успешно уговаривал идумеев перестать участвовать в уничтожении умеренных крайними зелотами и вернуться к себе на родину, был Иоханан Гисхальский. ”Один из зелотов”, сумевший переубедить 20 тысяч человек, не был обыкновенным человеком; а если бы это был другой известный зелот (например, Элазар бен Шимон), то Флавий назвал бы его по имени. Только ненавистного ему Иоханана Гисхальского Флавий не желал помянуть добром; а так как Иоханан сблизился тогда с зелотами, хотя и не идентифицировался с ними, то автор ”Войны” называет его ”одним из зелотов” — лишь бы не признать, что он сотворил доброе дело. Лишь позднее, когда восстание начало не на шутку разгораться и принимать все более и более крайние формы, когда на его поверхность всплыл простой народ, в сердце которого коренилась неприязнь к богачам и привилегированным и который подозревал их всех в отсутствии боевого духа, считая, что война не удается лишь потому, что верхушки неискренне поддерживают восстание, —лишь тогда Иоханан был увлечен течением и стал более крайним. И все-таки при всей своей ненависти к Иоханану Иосеф не осмелился открыто обвинить его хотя бы в одном убийстве какого-нибудь аристократа или умеренного, в то время как он называет имена убитых Шимоном Бар-Гиорой. Огромное различие отделяло Иоханана Гисхальского от Шимона Бар-Гиоры — то самое различие, которое отделяло лагерь зелотов от лагеря сикариев.
VI
Что нам известно о Шимоне Бар-Гиоре?
Так как у Бар-Гиоры не было прямого столкновения с Иосифом Флавием, в нашем распоряжении имеется гораздо меньше сведений о нем, чем о Иоханане. Но то, что мы знаем о нем, достаточно, чтобы понять, почему два великих вождя восстания враждовали друг с другом.
Иоханан был немолод, когда стал одним из главарей мятежников. Это следует из того, что раббан Шимон бен Гамлиэль, который в дни молодости, конечно, не мог достичь вершин власти, был ”старым задушевным другом Иоханана”. Не может быть, чтобы старый (т. е. давний) задушевный друг почтенного человека, назначенного правителем страны (маловероятно, что в то время молодой человек мог стоять во главе власти), был молод. Может 'быть и то, что Иоханан был нездоров, так как ему пришлось принимать ванны на горячих источниках Тверии.