Когда налетел норд-ост

Мошковский Анатолий Иванович

— Как же, помню. Почти все помню… Кое-какие подробности выветрились из памяти. А главное… Разве можно это забыть?

И она наизусть, без запинки, точно оно было перед глазами, прочла Жене это письмо.

После обращения «Дорогой друг» было написано: «Я проезжал по дороге, как раз там, где помнишь, мы с тобой… (следовало какое-то незначительное воспоминание), и увидел на обочине мертвое тело, а рядом часового. Поравнявшись с ними, я взглянул в лицо лежащего: это был Лермонтов… Руки его были раскинуты, над телом роем носились мухи. Они покрывали все лицо покойного… Я хотел положить к телу цветы, которые

вез (следовало сообщение о том, кому и куда он вез цветы), но часовой остановил меня: «Проезжайте, господин, не дозволено!» Я попросил часового хоть накрыть тело моим плащом, но он и в этом отказал мне. Тогда я вынул мой белый карманный платок и обратился к солдату: «Послушай, ты же русский человек, ты русский солдат. Посмотри — это русский офицер, покойник… Его облепили мухи, возьми мой платок, смахни эту нечисть, накрой его лицо!» На это он согласился, только попросил меня: «Отъезжайте, барин, поскорей, не дозволено же!» Я принужден был уехать, но ты понимаешь, с каким чувством я удалялся от этого места!.. Сердце мое обливалось кровью: второго великого поэта мы теряем так ужасно! Подумай, мы ничему не научились со смерти Пушкина!.. Я долго потом опрашивал всех, въезжавших в город по той же дороге, и от всех получал один и тот же ответ: «Еще лежит». Одни говорили это с каким-то злорадством, другие — равнодушно, третьи — точно стыдясь чего-то. Пойми, мне самому было мучительно стыдно».

Не шелохнувшись, слушала Женя письмо. Она многое знала о Лермонтове и со слов Инки, и из книг — о его жизни, дуэлях и двух погребениях, в Пятигорске и в Тарханах, — но, казалось, только после этого письма впервые и окончательно поверила, что его убили, и убили так подло и бесчестно.

Тут же она вспомнила еще одну деталь: сразу после дуэли над Машуком разразилась сильнейшая гроза, и убитый Лермонтов долго лежал под дождем. Откуда же появились мухи? Или письмо неведомого пятигорца не очень достоверно? Нет, гроза могла пройти и снова могло появиться солнце. Да и мухам не обязательно нужно солнце… Кто же будет выдумывать такие письма?

О своем минутном сомнении Женя, конечно, промолчала.

Разговор продолжался.

— Во-первых, — сказала Анна Борисовна, — это письмо добавляет много новых подробностей к обстоятельствам дуэли, во-вторых, еще раз свидетельствует об отношении к поэту, даже мертвому, официальных кругов и знакомых, в-третьих…

…Женя миновала пляж дома отдыха, вспрыгнула на каменный цоколь ограды, протиснулась сквозь брешь в решетке, вброд перешла узкое русло речки. Дом, где жил Дмитрий, стоял неподалеку, и Женя, сунув мокрые ноги в тапки, быстро пошла по горячему песку.

Дом уже близко. Рядом.

А Дмитрий и не знает, что она у его калитки, что таким необычным оказался ее первый маршрут, не знает, как погибло письмо, которое только и живо в памяти женщины из Алма-Аты… Пусть не она, не Женя, нашла его, но она одна из немногих знает смысл его и поэтому, можно сказать, присутствовала при открытии, пусть и не очень большом…

Женя взялась за дверцу калитки и вдруг услышала голос Дмитрия:

— А кто ж виноват, что так получилось?

Старушечий голос отвечал ему:

— Кому какое дело до старухи? Каждый норовит отрезать от сада кусок земли, меньше заплатить, подешевле купить. А я не одна. У меня внуки

и дед, налог платить надо за отдыхающих, вот и приходится…

— Бедная, несчастная бабка! — сказал Дмитрий.

Женя замешкалась.

— Беззащитная! Все ее обижают и едят поедом…

— Ну хватит. — И тут бабка увидела за калиткой Женю. — Вам чего, гражданочка? Мест нет. Может, винограда или слив желаете?

Дмитрий обернулся.

— Женя? — не поверил он себе, и глаза его радостно заблестели.

— Женька!

Он, как мальчишка, бросился к калитке.

— Ну входи же, входи… Где ты так долго пропадала! — Он обнял ее и коротко поцеловал в губы, взял за руку, привел к столу под густой черешней и усадил на скамейку. — Ну как поездка? Довольна? Ну-ну, рассказывай…

Женю бросило в жар. Она вытерла лоб и стала обмахиваться платочком.

— Бабка! — крикнул Дмитрий, вскакивая со скамейки. — Срочно дай два килограмма винограда, и срезай с солнечной стороны, чтобы сладкий был!

Бабка принесла чашку с черным виноградом и поставила на стол.

— Ешь, — Дмитрий пододвинул виноград к Жене. — Ну чего ж ты молчишь?

Женя машинально потянулась к упругим гроздям и подумала: «Сейчас расскажу обо всем и в первую очередь — о письме».

— Свиданий с поручиком больше не было? — внезапно спросил Дмитрий. — Не представилось случая снова поработать на Инку? — На губах его заблуждала знакомая насмешливая улыбка, и внутри у Жени что-то оборвалось, и тоненькой стройкой в душу потек холодок.

— Не было… — ответила она и вдруг твердо решила: «Не скажу ему ничего. Все равно не поймет, будет ерничать. Проживет как-нибудь и без этого письма. Так мне и надо, дурехе. Так и надо… Но что же, что же тогда рассказать о поездке?»

Глава 15

ЧТО ТАКОЕ ДОЛЬМЕН

— Дима, ты знаешь, что такое дольмен? — спросила Женя.

— А с чем его едят? — На нее посмотрели его темные, все еще по-мальчишески радостные глаза.

— Его не едят, в него кладут, — его же тоном ответила Женя и в душе поругала себя за это.

— Кого кладут? Хлеб или молоденьких девушек?

— Мертвых… — решила поинтриговать его Женя, но все это было мелко и глупо по сравнению с тем, что она знала и что хотела ему сказать. — Мертвецов, покойников…

— Не пугай меня, пожалуйста.

В это время стукнула калитка, и во двор вошел Колька с десятком морских карасей на кукане.

— Вот и жарево для гостьи будет! — обрадовался Дмитрий. — Колька, ты знаешь, что такое дольмен?

— Кто же этого не знает? Мы в нем костры разжигали ночью: и так было страшно издали — в дыре огонь пылает.

— Бессовестные, — сказала Женя. — А ты, Дима, ненамного лучше его. Живешь здесь столько времени и ничего, кроме моря и лыж, не знаешь…

— И еще кроме тебя!

— А если серьезно, дольмен — это совершенно грандиозное сооружение, и осталось оно от бронзового века. Ты подумай — от бронзового! Как вспомню сейчас, мурашки по коже пробегают. — Сказала, а сама подумала: «Преувеличиваешь!» — Представь себе: голый хребет, вверху тучи, вокруг ни души, дико, молчаливо, и это гигантское сооружение из громадных, замшелых плит, стоящее тут тридцать веков…