Когда налетел норд-ост
Шрифт:
— Прекрасно… Тридцать веков — это же чистая условность. Я привык к абстракциям.
— Ничего особенного, — сказал Колька, — я, когда еще учился в третьем классе, свое имя на его крыше вырубил.
— Это похоже на тебя, — устало вздохнула Женя. — Был бы ты моим учеником…
— Я хочу видеть этот дольмен, — решительно заявил Дмитрий, — и немедленно! Колька, он далеко отсюда?
— Если через мост — минут двадцать топать, а если вброд — минут пятнадцать…
Дмитрий подмигнул Жене.
— Простоял тридцать веков, а нам полчаса жалко!
«Ну зачем сразу тащиться к нему? — подумала Женя. — Лучше пойти куда-нибудь к морю или вверх по речке, и, конечно, без Кольки. Наговориться бы, отвести душу. Ведь за эти дни столько пришлось передумать, перевидеть всего…» Если бы она могла сразу рассказать ему про то письмо!
Но раз Дмитрий решил пойти к дольмену, надо идти…
Колька привел их через территорию дома отдыха к автопансионату, ногой открыл высокую дверь в заборе, и Женя снова увидела громадное, чем-то похожее на дот сооружение из грубого тесаного камня — мрачную коробку с нависшим козырьком крыши и круглой дырой входа. Но этот дольмен не так поразил Женю, как те в горах, вдали от цивилизации. Этот был лишен первобытной дикости: рядом стоял дом и рос высокий грецкий орех.
— И ему тридцать веков? — Дмитрий недоверчиво улыбнулся и тронул шершавую, в полметра толщиной плиту.
Женя сунула в отверстие голову. Из дольмена пахнуло мраком и сыростью.
— А пролезть туда можно? — Ей вдруг захотелось двигаться, говорить, смеяться — только не молчать и как-нибудь скрыть от Дмитрия свою досаду.
— А чего там делать? — спросил Колька. — Когда был пацаном, тысячу раз лазил, а сейчас… — Он махнул рукой.
Дмитрий поддержал его.
— В самом деле, — он взял Женю за руку. — Пошли отсюда… Боюсь, туземцы младшего школьного возраста устроили там импровизированный туалет… А махина будь здоров! Ну поехали.
— Сейчас! — Женя сунула в дырку одну, потом другую ногу, сузила плечи и скрылась в дольмене. Сквозь два пробитых в стенках отверстия падал свет. Внутри валялись драный сапог, бутылка с отбитым горлышком.
Женя встала в полный рост и провела пальцем по потолку — к нему кое-где прилипли улитки. Она попробовала копать землю под ногами, и кончик палочки уперся в камень: ага, и внизу лежит плита!
— Ну как, под жилье сгодится? — послышался голос Дмитрия. — Современная норма на душу соблюдена?
— Вполне, — ответила Женя.
— Жаль, что я появился, на свет тридцать веков спустя. У меня была бы квартирка почище той, где живу сейчас.
— Но так хоронили только знатных, — Женя вылезла из дольмена.
— А ты думаешь, я был бы захудалым? Уж я постарался бы… Слабый гнил на том месте, где его растоптал мамонт, а испустивший дух знатный вносился в такое вот сооружение — и дождик не замочит, и зверье не обглодает кости… Благодать! И память о твоих костях сохранится тридцать веков!
— Ну и выдумщик ты… Фантазер! — сказала Женя.
Колька между тем с разгона взбежал на крышу дольмена.
— Что ты делаешь? — закричала Женя. — Он еще хочет
— Не бойся, — сказал Дмитрий, — на этот срок гарантирую.
Колька сбежал с дольмена, как ящерка нырнул в отверстие и высунулся оттуда.
— Жаль, что вы без фотоаппарата. Щелкнули бы! Здесь все любят сниматься. — И снова скрылся.
— Сидел бы там всегда, — сказала Женя. — Не выходил бы из своего бронзового века.
— Думаешь, он такой отсталый? — спросил Дмитрий. — Он знает, что к чему, и не хочет, чтобы наиболее ловкие оттерли его на задний план и получили блага, которые берет от жизни человек с активным характером. Правда, до этого он дошел кустарным способом…
— Значит, у твоего Кольки активный характер и он почти образец для подражания? Так, выходит?
— Ну какая ты! Как только терпят тебя ученики? — Дмитрий засмеялся. — Всю душу вымотаешь своей принципиальностью и совестливостью… Конечно, нашему приятелю кое-чего не хватает и не скажешь, что он для своих лет начитанный малый, но есть в этом и сила…
— Какая же?
— Он видит жизнь не через книги, а такой, какая она есть.
— А какая она есть? И все ли книги плохи?
— Ох уморила! — Дмитрий весело посмотрел на нее, полуобнял за плечи. — Кто не теряется, тот и прав…
— Ого! Ты, Димочка… Ты, Димочка, просто прорицатель. Ты говоришь так свежо, так интересно! И долго ты это постигал? Ну-ну, еще что-нибудь выдай на том же уровне, открой все закоулки своей активной философии.
Дмитрий чуть смешался и поспешил:
— Заучили тебя, бедная, ни одного грамма серого вещества в собственное распоряжение не оставили… — И уже как-то вяло и скучно добавил: — Все в жизни, в общем, довольно трезво и бесцеремонно.
Жене захотелось прижаться к нему, но он едва касался ее плеч, и она не прижалась.
— Значит, надо быть всегда защищенным и недоверчивым? — спросила Женя и посмотрела на Дмитрия.
— Желательно.
— Жаль! А мне так хочется иногда быть мягкой, ненавязчивой и очень-очень доброй, не выставлять всякий раз при приближении незнакомого человека свои шипы…
— Ну и будь. Кто тебе мешает? Я имел в виду в первую очередь нашего брата. Уж он-то не должен быть слюнтяем.
— Значит, все добрые — слюнтяи? Так? — И подумала: «Как забил он свою голову разными теориями и делает вид, что верит в них. Ведь внутри-то он широкий, отчаянный». — Да, а где же Колька? — вдруг спохватилась Женя. — Почему не вылезает?
— А кто его знает… Пошли!
Колька догнал их в парке дома отдыха. Они шли в зыбкой тени тополей по тропинке, протоптанной вдоль речки, вышли к галечной косе и направились к мосту.
— А ты знаешь, — сказала Женя и сама удивилась грусти, прозвучавшей в ее голосе, — послезавтра мой срок кончается…
Дмитрий сразу посерьезнел.
— А свободные дни еще есть?
— Немного.
— Так в чем же дело? — тут же загорелся Дмитрий. — Переезжай в Джубгу! Я подыщу для тебя жилье… Это ж здорово!