Когда налетел норд-ост
Шрифт:
— А где ж им взять деньги, чтоб купить настоящий тральщик? Отец с братом или с сыновьями ловят и, знаете, немало берут; они-то, может, первейшие рыбаки в мире…
Виктор вдруг стал догадываться, в чем дело.
— А что это за земля? — Он показал глазами на размытую линию горизонта.
— Норвега. Так наши деды называли ее.
— Норвегия?!
Виктор стал внимательно вглядываться в дальний гористый берег, в маленькие, аккуратные, свежеокрашенные боты с двумя-тремя рыбаками на борту. Так вот она какая, Норвега, — сдержанная, мглисто-серая, суровая. Это, значит, туда, туда — сразу заработало его воображение, — к тем фиордам и портам, в войну подкрадывалась
Их главный был в те годы моложе его, и Виктор подумал, что сейчас смотрел бы на него другими глазами.
Что бы сказал он, узнав, что Виктор вышел в рейс на случайном, первом попавшемся ему судне?
— Да, это Норвегия, — повторил Северьян Трифонович. — Мой-то дед из поморов, зимнебережный — с Зимнего берега, и частенько бывал там, ходил на ёле в Вардё и в другие ихние порты, лес продавал, покупал сахар и мануфактуру. Хороший народ, сказывал, выдержанный, твердый в кости. Молод был он тогда, мой дед, как-то привез норвежский нож из стали особой крепости — железную проволоку рубит, а на лезвии ни зарубки. Точить такой не надобно — держит марку. До сих пор он у меня, только не показываю я его своей ребятне. Есть у него один минус: в рукояти, понимаете ли, вделан стеклянный глазок. Глянешь в него — а там раскрасавица без всяческих одежд. Пробовал замазывать окошечко, да кто-то из моих пронюхал, отцарапал замазку. Теперь вот прячу…
— Нынче с такими девицами за границей изготовляют ручки и брелоки для ключей, — сказал Виктор.
— Техника шагнула вперед! — усмехнулся Северьян Трифонович. — До чего люди не додумаются, в особенности если за это хорошо платят…
Море сияло синевой и зеленью. Редкие чайки совсем по-домашнему, как уточки на пруду, плавали, слегка покачиваясь, охорашивались, чистили клювом перья. В воде отражались длинные белые облака, которые разбросал и довольно-таки быстро гнал ветер. Примерно в двух милях от них по правому борту Виктор увидел траулер, возле которого с резкими криками тучей кружились чайки и глупыши.
— Трал поднимают, — пояснил Северьян Трифонович, заметив недоумение в глазах Виктора. — Значит, кое-что взяли… Чайки — хорошая примета, охотятся они за мойвой и селедкой, а за теми, значит, охотится и всегда идет следом треска, ну а за нею мы с вами охотимся, рыбаки. Так и завершается цикл… Как вот у нас будет? Хорошо хоть, ловим не очень густо, не наступаем друг другу на пятки, а то бывает, тралами спутываемся, а потом на распутке и ремонте полдня теряем.
Заметив среди рыбаков Колю, Виктор шепотом спросил:
— Северьян Трифонович, а за что он? Не знаете?
— Сидел-то? Не вышло у него на берегу жизни: по дурости загремел, а вроде бы и по делу. Отец у него запойный и мамку приучил к стакану. Недосуг им было за детьми глядеть, слово умное сказать. Тоже оставляли им выпить, сперва на донышке, а потом и поболе. Ну и пошло… В ПТУ Колька учился, сопляк сопляком был, а уже имел за мелкие нарушения приводы. Выпил раз с приятелями, зашумели, кто из них храбрее. Ну и чтоб выйти в первые, в самые наилихие, тут же на спор содрал он с головы проходившего мимо гражданина ондатровую шапку. Ну и готов. Колонию получил. Вышел. На работу устроился. Грузчиком в магазин. Приятелей завел. Однажды на выпивку не хватало, сперли что-то на складе и пошли продавать, а их за шкирку. Тем дали условный, а за Колькой уже срок был. Еще один намотали. Сопляк ведь, а жаль! Долго ли такому пропасть? Как вот у нас приживется? Вроде бы оттаивает немножко от прежнего. Не замечали?
— Заметил… —
— Боюсь я за него… — Заветренное, изрытое оспой лицо тралмейстера вдруг на глазах Виктора постарело, одрябло, осунулось от каких-то мыслей и переживаний. — У меня своих пятеро, все парни, в труде вроде бы растут, знают, что к чему, а нелегко с ними теперь. Один тоже ходит по острию ножа, не по пьянке, нет, — себя найти и показать хочет, удостовериться, какой он есть… Два раза едва успевал оттащить от беды… Успею ли в третий? Ох эти нонешние дети! Кольку подселили к Шибанову — лучший на судне матрос, а вот насчет этого, — тралмейстер щелкнул себя по горлу, — безвольный. Прямо стыд за него! Долго ли так будет? Сколько об этом на комитете говорено было… Как бы Колю не сбил… — И внезапно, кинув искоса взгляд на Виктора, добавил: — А вы бы переоделись, такой плащ запросто можно замарать на палубе, попросите у боцмана что-нибудь попроще…
— Не беспокойтесь, ничего с плащом не будет… Скажите, а это правда, что вашего помощника смыло волной за борт и потом опять швырнуло на палубу?
— Было, — сказал Северьян Трифонович. — С морем шутки плохи, в оба надо смотреть. А что? Уже прослышали от кого-то?
— Прослышал…
Виктор понял, что тралмейстер догадался, от кого он узнал эту историю.
— Случай редкий, прискорбный. Другой бы сразу списался на берег, а наш Василий ничего, хоть и остерегаться стал больше в шторм… Что уж тут поделаешь, право такое имеет, нельзя его за это ругать… От Перчихина небось услышали? — посмотрел на Виктора тралмейстер.
— От него… Я чувствую, вы все не очень жалуете его?
— Правильно чувствуете. Не свой он среди нас человек, не может, не хочет прижиться к нам…
Виктора царапнуло. Ведь Перчихин судил о нем по-иному и в общем-то куда добрей.
Без сомнения, команда этого судна, да и тех, на которых ходил Перчихин, сами в чем-то виноваты перед ним, не хотят понять его характера, резкости, прямоты, иронии, всех его заскоков, и от этого еще больше углубляются у Перчихина скепсис, отчужденность и одинокость…
— Не свой, говорите, среди вас? Но не свой — это еще не плохой… Я много говорил с ним, и, по-моему, он очень трезво судит о жизни, о многих неполадках. Голова у него ясная. А то, что он непохож на других, петушится и обо всем имеет свое мнение, — разве это плохо?
— Мы-то лучше знаем его, дорогой корреспондент, — грустно проговорил тралмейстер, — он никого не видит вокруг, кроме себя, хочет казаться выше, чем есть, и поэтому всех понижает в их звании и достоинстве, ни с кем не считается…
— А почему он обязан считаться с каждым? Зачем ему водить дружбу с теми, кто ему неинтересен? Он насквозь видит многих, и они ему не прощают этого. Люди не любят знать правду о себе…
— А вы любите? — Курзанов в упор посмотрел на Виктора своими маленькими проницательными глазками.
— Я? — Виктор смутился. — Не знаю… Со мной еще этого не случалось… Скажите, а как Перчихин работает в море?
— Руками — хорошо, языком — безобразно.
Виктор понимал, что Северьян Трифонович в чем-то прав и знает о Перчихине куда больше, чем он. И уж если Перчихин кое-чем раздражает его, так что же говорить о простых работягах!