Колбаски, тайны и загадки в безмятежный период

Бельский Александр Андреевич

В бане, к слову сказать, тоже открытой, всё оказалось как в доме — видно, что кто-то в ней жил, чистоту и порядок блюл, но этого кого-то и след простыл.

Лабаз был монументален. Стены из старого тесаного камня возвышались метра на три, а до конька было верных пять-шесть. Только то, что на форт не смотрело ни одно слуховое окно на крыше, да и директрисса была закрыта самим Карташкиным домом, объясняло, почему его не использовали как укрепление при осаде форта. В ширину лабаз был метров шесть, и метров так двенадцать в длину. И ещё он оказался заперт, аж на два замка.

Глава 4

Глава 4,

в которой герой сначала попадает в лабаз, а потом в нём (лабазе, а не герое) находится много интересного и неожиданного.

Иваныч с досадой сплюнул:

— Ну вот, всё коту под хвост! Зря шли только…

— Чегой-то? — с искренним недоумением спросил Гимли.

— Как чего? Заперто же… Не открыть так просто. Стены вон какие! Греметь начнём и вляпаемся сразу.

Гимли посмотрел на хозяина гостиницы как на неразумное дитя, оглядел замки и тягостно вздохнул. Камню было совершенно ясно, что вздыхает он не из-за запертых ворот, а из-за замков. Дрянных людской выработки поделок, а не добротной подгорной работы. Ну, или из-за глупости, сказанной Иванычем.

— Вот сколько в людях не разочаровывайся, а всё равно найдут, чем удивить! Ну скажи, Иваныч, с чего ты взял, что мы будем греметь? И ещё скажи мне, зачем делать добрые ворота из толстого и сухого дерева, оковывать их славной сталью нашей выделки и запирать их на такую дрянь, которая развалится от косого взгляда?

Ур-барак аккуратно поставил свой «Таран», прислонив его к тем самым добрым воротам, сопя, достал неторопливо из кожаного чехла на поясемультитул своей собственной работы, сопя же его рассмотрел и аккуратно раскрылтолстым жёлтым ногтем нужное приспособление. И, уже не сопя — просто не успел, настолько быстро всё это было — в два молниеносных движения открыл оба замка. Те, поникнув, закачались раскрытыми дужками на петлях, напоминая битых уток в ягдташе.

Иваныч крякнул и пошевелил усами, подошёл поближе, а затем подёргал поочерёдно обеими руками раскрытые замки жестом доярки, начинающей дойку. Снова крякнул и задумчиво произнёс:

— Всё же хорошо, что вы, гномы, народ солидный и законопослушный…

Гимли снова вздохнул, поднял дробовик, взял его наперевес, и голосом учителя, говорящего «а теперь, дети, возьмите ручки» сказал Иванычу:

— Ну, что ждёшь? Открывай потихоньку.

Иваныч снял замки, поглядел на них зачем-то, и зашвырнул поочередно в угли, бывшие раньше забором. Затем осторожно опустил со скоб длинную, от одного до другого косяка ворот, стальную полосу, отвел ее в сторону, стараясь не греметь, и взялся за одну из петель для замка по центру ворот.

— Э-э-э! Ну ты осторожности-то не теряй, — сказал пузатому отейлеро Гимли, — Давай, потихонечку, и за створку сам прячься. Камень, насчёт осторожно — это и к тебе относится!

Иваныч, мигом вновь вспотевший, вывалив язык от усердия, тихохонько потянул на себя левую створку ворот.

На крыше лабаза, сделанного из древнего тёсаного камня, было шесть слуховых окон, по три на каждую сторону. Так что темно в нём не было, так, полусумрак. А с открытой воротиной так и вовсе стало почти светло. И в этом свете солнечный зайчик, отразившийся от лакированного капота, заставил гномов сощуриться и напрочь забыть об осторожности. Лишь бесчувственый к шедеврам техники Иваныч недоумевающе смотрел на двух истуканов, в которых превратились гномы.

Он был хорош. Нет, он был прекрасен. «Стриж», да не просто серийная машина, и без того дорогая до неприличия. Сразу видно, что его доводили до совершенства настоящие мастера. Мастера из подгорного народа, народа Казад. Кузов, вручную покрытый лаком цвета благородного кларета, отполированный, снова покрытый лаком, снова отполированный, и так восемь раз, и можно смотреться в любую его деталь, как в зеркало. Крылья, кожухи для запасных колес и бамперы покрашены так же тщательно, но в цвет вишни,

переспелой настолько, что кажется уже почти чёрной, но всё же ещё не совсем чёрной… Хромированные молдинги, зеркала, фара-искатель и основные фары были не аляповато-купеческими, а изящными и уместными. Подножка из серой стали. Воронёные диски, на которые были надеты умопомрачительной стоимости зубастые покрышки с тонкой вязью рун, спасающих не то, что от прокола, а даже от прострела пулей. Лифт подвески позволял увидеть, что она тоже совсем не стандартная. Не просто мягкие рессоры, а еще и пружины, да штучной работы амортизаторы. Любой гном знает, сколько мастерства нужно, чтобы сделать такую подвеску, надёжно и точно работающую и на хорошей дороге, и при её полном отсутствии. Сколько требуетсяумений и знаний, чтобы пружины и рессоры помогали, а не мешали друг другу, и характер машины не менялся бы на разных дорогах.

Лебёдка из той же серой стали, что и подножки, вместе с колёсами и подвеской говорили, что этот «Стриж» не боится бездорожья. Трос на ней, свитый из жил виверны и магически укрепленный, был в десять раз прочнее стального и во столько же раз легче, ну и дороже раз этак в тридцать. Возникал вопрос — да кто же на машине такой цены полезет в это самое бездорожье? Не сговариваясь, гномы быстро оглядели, почти не отходя от чуда на колесах, лабаз изнутри. Видимо, сочтя его безопасным, повернули назад, к машине.Почти через силу Гимли заставил себя сказать, адресуясь к Иванычу:

— Ну, ты, лучше знаешь, что нужно, ищи и выбирай!

И тут же полез к Дарри, уже улёгшемуся на каменные плиты пола, чтобы тоже заглянуть на «Стрижа» снизу.Внизу всё было прекрасно не менее, чем наверху. Всё, что нетерпеливые и ленивые людишки не додумали, не доделали и недоподогнали, было исправлено, заменено, усилено и улучшено, и защищено в нужных местах поддонами из серой стали. Ходовая вообще казалась чудом.

— Это же сколько деньжищ, ума и труда тут вложено! — восхищённо пробормотал ур-барак.

Но Дарри видел ещё кое-что. Помимо явно для любого зрячего наложенных рун усиления на раме, мостах, колёсах и покрышках (в основном, хорошо ему известные «Ир» и «Ac», означающие прочность и здоровье) были еще и другие цепочки, невидимые Гимли и явные теперь для него, Дарри. Причем он хоть и улавливал их магическим зрением, номногие ему пока были неведомы. В основномпочти вся магия «светилась», как добротная гномья рунная магия. Но, помимо этого,были ещёи переплетения нитей и цепочки рун или чар, которые казались ему чужими, не Подгорного народа. Это было ясно по цвету их свечения, ну и по некоторым другим признакам. Скрытые от глаз за рамой, поддонами и другим железом магические символы, усиливавшие или изменявшие свойства деталей, узлов и агрегатов, читались смутно, да и наслоившиеся друг на друга заклинания, руны и плетения изрядно затрудняли их понимание. Хотя магический накопитель угадывался почти наверняка, настолько мощным светом он сиял. Ещё виднелись два менее ярких пятна ближе к салону. Камень предположил, что то, что обнимает рулевую колонку — это усилитель руля.Второе пятно, по центру приборной панели с ответвлениями, похожими на корни дерева, в разные места салона, скорее всего, отвечало за комфорт в этом самом салоне. Он никогда прежде не видел «Стрижа», кроме как на фотографиях и рисунках, но знал, что в конструкции предусмотрен амулет, отвечающий за приятную температуру зимой и летом. Но Дарри также знал, что этот амулет требует частой подзарядки у магиков. Здесь же он точно запитывался от накопителя и был явно сложнеетого амулета, о котором он читал. Ивсё равно, главным было вовсе не это. Он видел, чувствовал, что руны на пулемёте, с которыми он ещё толком не познакомился, и тут, на «Стриже», наложены одними и теми же руками, и вот с этим надо было обязательно разобраться. А для этого хоть ненадолго заполучить «Стриж» в свои руки. Подергав Гимли за рукав, он шёпотом воззвал к нему: