Коллапсис
Шрифт:
– Сколько можно с ним носиться! Ты хочешь вырастить из него тряпку?
– Не кричи, он может услышать и испугаться. У Дэнни слабый иммунитет, он такой хрупкий, ему нельзя волноваться, я должна лечить его, чтобы не запустить…
– По-моему лечить нужно твою голову! Я видел его анализы! С ним всё в порядке!
– Они ничего не понимают. Я водила его к миссис Пэгис, она говорит, что у него слабые лёгкие…
– Ты сделала из моего сына инфантильного младенца! Если миссис Пэгис скажет поить его грудным молоком, ты тоже её послушаешься?
Дэниел
Реальность превратилась из косых взглядов в школе и понимающих заученных улыбок родителей и психологов в душных кабинетах, забитых мёртвыми игрушками, с которыми мальчику не было интересно играть.
В отличие от других у миссис Андерсон была тепло-сладкая улыбка, совсем как топлёное молоко перед сном. Скуксившийся двенадцатилетний Дэниел, болтая ногами, смотрел на женщину исподлобья – с видом враждебным, скрывающим смущение и застенчивость. Она не позволяла залезать на диван с ногами. Но в отличие от других пугающих людей, обследующих его зловещими приспособлениями и вопросами, мисс Андерсон не носила белого халата – и это успокаивало.
– Здравствуй, Дэнни, ты не против немного поболтать со мной? Обещаю, это не займёт много времени. – Голос под стать улыбке обманчиво спокойный, как мелкие волны океана, природой которых заложено топить корабли в ночные штормы.
– Дэниел, – шумно втянув воздух, поправил Холвуд и потупил взгляд.
– Прости?
– Я не люблю, когда моё имя сокращают.
– Оу, прощу прощения. – Миссис Андерсон сняла круглые очки и поспешила протереть их тканью юбки – будто после этого она могла увидеть пришедшего к ней молодого человека в новом свете. – Вижу, ты довольно серьёзный мальчик, Дэниел. Это хорошо, что ты требуешь к себе уважительного отношения. Полагаю, ты не забываешь о том, что должен отвечать другим тем же?
Дэниел скупо кивнул, избегая зрительного контакта с миссис Андерсон – если посмотрит, она просканирует его душу и вывернет наизнанку.
– Тогда скажи мне, Дэниел, почему ты убил Пушистика? Твоя мама рассказывала о той ситуации, которая произошла четыре года назад.
Холвуд молчал, его гораздо больше интересовали узоры на разделяющем их ковре – спасительной чертой его личного пространства.
– Пушистик был живым существом, чувствующим боль. Думаю, он тоже заслужил уважительное отношение к себе.
– Я не убивал его.
– Дэниел, мы оба знаем, что это сделал ты. Никто тебя не осуждает, я просто хочу узнать причину.
– Пушистика любил брат, я хотел ему насолить. Он меня сильно обижал. Я не знал, что делать. А Пушистик… Он был…
– Слабее тебя?
– Наверное. – Он безразлично пожал плечами.
– Но, Дэниел, отвечать злостью на злость – значит создать порочный круг, конца которому не будет. Ты можешь в нём запутаться, он сомкнёт тебя, не желая выпускать. Если брат захочет тебе за это отомстить…
– Он первый начал! –
– То есть, если он решит отомстить за Пушистика, ты тоже ответишь агрессией?
– Я не знаю, наверное. – Громко втянутая носом влага встала поперёк горла, отчего голос Дэнни немного осип. Миссис Андерсон заботливо протянула стакан воды, но, даже приняв его, Холвуд-младший так и не взглянул ей в глаза. Быстро осушил стакан, и мелко кашлянув от попавшей не в то горло воды, забрался на диван с ногами, что уже давно намеревался сделать.
– Это была единственная причина? Мне кажется, проблема кроется не только в этом.
– Я хотел узнать. – После недолгой паузы Дэниел чуть качнулся в сторону, будто прижавшись боком к другому телу – совсем незначительный, едва уловимый жест, который не смог утаиться от цепкого взгляда миссис Андерсон.
– Узнать что?
– Мне было интересно узнать, как мир выглядит изнутри. – В поднятых ясных, как утреннее безоблачное небо, глазах таилась вековая обида с крапинкой злости. Как маленький ангел, такой же белокурый и кучерявый, но с глазами, однажды увидевшими порог ада.
– Почему тебе это интересно?
– Я хочу стать врачом и помогать людям. Так я смогу помочь себе. Мама говорит, что я болен, но я не совсем понимаю, что со мной не так. Когда я смогу помочь себе, то перестану быть обузой. Они признают меня, и я стану их частью и смогу помочь другим. – Он тяжело вздохнул и всё также прижимался боком к невидимому предмету, который если и мог служить опорой, то только Дэниелу Холвуду.
– Это очень благородная цель. Но, может, ты подойдёшь к ней с другой стороны? Вместо того чтобы понять, что у живых существ внутри, может, стоит понять, что у них на душе? Знаешь, Дэниел, душу тоже лечат. И порой вылечить её гораздо сложнее, нежели тело. Душу нельзя разрезать, вырезать опухоль и зашить.
– Тогда как её вылечить? – Она наконец-то смогла заинтересовать Дэнни, он больше не боялся смотреть ей в глаза, наоборот, в них появилось любопытство, а в движениях толика нетерпения. Миссис Андерсон добавил чуть больше ложки мёда в улыбку и, вытянувшись, дотронулась до маленькой ладошки пациента.
– Ты ответь мне на этот вопрос. Я ищу ответ уже долгие годы своей практики. Возможно, это удастся тебе.
Дэниел смущённо отвёл взгляд, на щеках его заиграл розовый румянец, какой может быть только у детей.
– Кстати, Дэниел, ты не хочешь познакомить меня со своим другом?
Холвуд вздрогнул, замер и напугано взглянул на пустоту рядом с собой, резко переведя взгляд на Миссис Андерсон, терпеливо ожидающей своей минуты аудиенции.
– Я не понимаю, о чём вы.
– Твоя мама говорила, что иногда ты говоришь сам с собой. Твой друг сейчас с тобой?
Такой злобы и потерянности она не видела ещё никогда. Сморщившись, Дэниел выглядел как ребёнок, который вот-вот разразится истеричным плачем младенца. Но он сдержался, проглотив внутренний стыд и позор, который пережил в эти мгновения.