Копи царя Соломона. Английский язык с Г. Р. Хаггардом.

Haggard Henry Rider

accompany [q'kAmp(q)nI], descend [dI'send], vedette [vI'det], unexpected ["AnIk'spektId], vanish ['vxnIS]

Sir Henry and I, accompanied by Ignosi and one of the chiefs, descended the hill and made the round of the vedettes. As we went, suddenly, from all sorts of unexpected places, spears gleamed out in the moonlight, only to vanish again as we uttered the password. It was clear to us that none were sleeping at their posts. Then we returned, picking our way through thousands of sleeping warriors, many of whom were taking their last earthly rest.

The moonlight flickered along their spears (лунный свет мерцал на их копьях), and played upon their features and made them ghastly (и скользил по их лицам: «чертам лица», делая их мертвенно-бледными; to play — порхать, носиться; переливаться, играть, мелькать, сверкать; ghastly — наводящий ужас, жуткий; мертвенно-бледный,

призрачный); the chilly night wind tossed their tall and hearse-like plumes (холодный ночной ветер развевал их длинные плюмажи, похожие на те, которыми украшают катафалки; to toss — бросать, кидать; раскачивать, заставлять колыхаться или трепетать; tall — высокий; длинный; hearse — катафалк, погребальная колесница). There they lay in wild confusion, with arms outstretched and twisted limbs (они лежали в беспорядке, разметавшись во сне: «с распростертыми и переплетенными руками и ногами»; confusion — смущение, смятение; беспорядок; неразбериха; to outstretch — протягивать; to twist — крутить, сплетаться; обвивать, обхватывать; limb — конечность/человека или животного/); their stern, stalwart forms looking weird and unhuman in the moonlight (их суровые, крепкие фигуры выглядели причудливо и призрачно при лунном свете; unhuman — нечеловеческий, несвойственный человеку).

"How many of these do you suppose will be alive at this time to-morrow (сколько из них, как вы полагаете, будут живы завтра в это же время)?" asked Sir Henry.

I shook my head and looked again at the sleeping men (я покачал головой и снова взглянул на спящих мужчин), and to my tired and yet excited imagination it seemed as though death had already touched them (и моему уставшему и вместе с тем возбужденному воображению показалось, словно смерть уже коснулась их).

flicker ['flIkq], ghastly ['gQ:stlI], hearse [hq:s], confusion [kqn'fju:Z(q)n], outstretched ["aut'streCt], weird [wIqd], unhuman [An'hju:mqn]

The moonlight flickered along their spears, and played upon their features and made them ghastly; the chilly night wind tossed their tall and hearse-like plumes. There they lay in wild confusion, with arms outstretched and twisted limbs; their stern, stalwart forms looking weird and unhuman in the moonlight.

"How many of these do you suppose will be alive at this time to-morrow?" asked Sir Henry.

I shook my head and looked again at the sleeping men, and to my tired and yet excited imagination it seemed as though death had already touched them.

My mind's eye singled out those who were sealed to slaughter (мой мысленный взор выделил тех, кто был отмечен печатью смерти: «убийства»; to single out — выделять/отбирать/; seal — печать, знак, клеймо; to seal — скреплять печатью, ставить печать), and there rushed in upon my heart a great sense of the mystery of human life (и мою душу охватило: «на мою душу нахлынуло» ощущение великой тайны человеческой жизни; to rush — бросаться, мчаться, нестись; нахлынуть/о чувствах, воспоминаниях и т.п./), and an overwhelming sorrow at its futility and sadness (и непомерная печаль /от осознания/ ее тщетности и скорбности; overwhelming — огромный, несметный; непомерный, крайний). To-night these thousands slept their healthy sleep (сегодня ночью эти тысячи /воинов/ спали здоровым сном); to-morrow they, and many others with them, ourselves perhaps among them, would be stiffening in the cold (а завтра они, и многие другие вместе с ними, возможно, что и мы сами /среди них/, будут коченеть холодным /сном/; to stiffen — придавать жесткость; коченеть, цепенеть; умирать; cold — холод, стужа); their wives would be widows (их жены станут вдовами), their children fatherless (их дети останутся без отцов), and their place know them no more forever (и их дома больше никогда их не увидят; to know — знать; испытать, пережить; no more — больше не; forever — навсегда, навечно). Only the old moon would shine serenely on (и только старая луна будет продолжать невозмутимо светить; serene — ясный, спокойный, тихий; безмятежный, спокойный), the night wind would stir the grasses (и ночной ветер будет колыхать травы; to stir — шевелить, двигать), and the wide earth would take its happy rest (и широкая земля будет счастливо отдыхать), even as it did aeons before these were (так же, как она делала это за /целую/ вечность до того, как жили эти люди; aeon — бесконечность, вечность; to be — быть; быть живым, жить), and will do aeons after they have been forgotten (и будет отдыхать вечность после того, как они будут забыты).

mystery ['mIst(q)rI], futility [fju:'tIlItI], serenely [sI'ri:nlI], aeon ['i:qn]

My mind's eye singled out those who were sealed to slaughter, and there rushed in upon my heart a great sense of the mystery of human life, and an overwhelming sorrow at its futility and sadness. To-night these thousands slept their healthy sleep; to-morrow they, and many others with them, ourselves perhaps among them, would be stiffening in the cold; their wives would be widows, their children fatherless, and their place know them no more forever. Only the old moon would shine serenely on, the night wind would stir the grasses, and the wide earth would take its happy rest, even as it did aeons before these were, and will do aeons after they have been forgotten.

Yet man dies not while the world, at once his mother and his monument, remains (и

все же, человек не умирает, пока мир — его колыбель и его надгробный памятник — продолжает существовать; at once— сразу же, тотчас же; одновременно, вместе с тем; mother— мать; источник, начало; monument— памятник; /уст./ надгробный памятник /скульптура/; to remain— оставаться; пребывать, жить). His name is forgotten, indeed (его имя забыто, конечно же), but the breath he breathed yet stirs the pine-tops on the mountains (но воздух, которым он дышал, все еще колышет верхушки сосен на горных /склонах/; breath— дыхание, вздох; вдыхаемый и выдыхаемый воздух), the sound of the words he spoke yet echoes on through space (и звук сказанных им слов все еще раздается эхом сквозь пространство); the thoughts his brain gave birth to we have inherited to-day (мысли, рожденные его умом: «которым его ум дал рождение», мы наследуем сегодня; brain— мозг; ум, рассудок); his passions are our cause of life (его страсти стали причиной нашей жизни); the joys and sorrows that he felt are our familiar friends (радости и печали, которые он испытал, наши близкие друзья; to feel— ощупывать, осязать; чувствовать, ощущать; familiar— близкий, привычный) — the end from which he fled aghast will surely overtake us also (и конец, от которого он бежал, объятый страхом, непременно также постигнет и нас).

Truly the universe is full of ghosts (поистине вселенная полна призраков; ghost— привидение, призрак, дух); not sheeted, churchyard specters (не завернутых в саван привидений с церковных погостов; sheet— простыня; саван; to sheet— обертывать, окутывать, покрывать /простыне/ и т.п./; specter— привидение, призрак, фантом), but the inextinguishable and immortal elements of life (но неугасимых и бессмертных элементов жизни; to extinguish— гасить, тушить), which, having once been, can never die(которые, возникнув однажды, никогда не умирают: «не могут никогда умереть»), though they blend and change and change again forever (хотя они объединяются и изменяются, и изменяются снова, вечно; to blend— смешивать, изготавливать смесь; сливаться, объединяться).

breath [breT], breathe [bri:D], stir [stq:], inherit [In'herIt], aghast [q'gQ:st], universe ['ju:nIvq:s], sheeted ['Si:tId], churchyard ['Cq:CjQ:d], inextinguishable ["InIks'tINgwISqbl] , immortal [I'mO:tl]

Yet man dies not while the world, at once his mother and his monument, remains. His name is forgotten, indeed, but the breath he breathed yet stirs the pine-tops on the mountains, the sound of the words he spoke yet echoes on through space; the thoughts his brain gave birth to we have inherited to-day; his passions are our cause of life; the joys and sorrows that he felt are our familiar friends — the end from which he fled aghast will surely overtake us also.

Truly the universe is full of ghosts; not sheeted, churchyard spectres, but the inextinguishable and immortal elements of life, which, having once been, can never die, though they blend and change and change again forever.

All sorts of reflections of this sort passed through my mind (всякого рода размышления подобного сорта = подобные мысли проходили в моем уме; to reflect — отражать; раздумывать, размышлять; reflection — образ, отражение/в зеркале и т.п./; размышление, обдумывание) — for as I get older I regret to say (по мере того, как я становлюсь старше, к сожалению должен сказать) that a detestable habit of thinking seems to be getting a hold of me (мною овладевает отвратительная привычка размышлять; hold — схватывание, захват; власть, влияние; to get hold of smb. — приобрести власть над кем-либо) — while I stood and stared at those grim yet fantastic lines of warriors (пока я стоял и смотрел на те мрачные и фантастические очертания воинов; grim — жестокий, беспощадный; мрачный) sleeping, as their saying goes, "upon their spears" (спавших, как говорится, "на своих копьях"; saying — пословица, поговорка; as the saying goes — как говорится)