Коронованный наемник
Шрифт:
Трандуил снова глубоко и хрипло вздохнул:
– Да. Не сходится. Я хотел бы, чтоб все было по-твоему, Леголас. Однако тебе нужна правда… Да, я передумал и помчался за Гвадалом. Но не затем, чтоб его исцелить…
Повисла тишина. Звонкая, гулкая, будто вибрирующая тонкими стеклянными нитями. А потом принц медленно проговорил, словно выписывая слова в воздухе незримым пером:
– Ты погнался за ним, чтобы убить его.
Еще несколько секунд молчания осыпались в пустоту, и Леголас негромко спросил:
– Почему, отец? Как, балрог подери, это вышло? Я могу одобрять или не одобрять твоего решения не исцелять Гвадала, однако это решение мне понятно. И пожалуй, если отбросить все, что ты упоминал выше… например, мои взгляды на справедливость…
Трандуил сдвинул брови и снова закусил губу, на которой успели выступить несколько крохотных алых бисеринок крови:
– Это было одно из тех решений, которые раздирают надвое душу, Леголас. Когда-нибудь потом половинки вновь соединяются, но рубец остается навсегда…
Король стоял у пылающего камина, а в ушах все еще раздавался хлопок двери, навсегда отсекший от него его единственного друга. Друга, который был рядом так долго, что казалось, он был всегда. Который неизменно был тем, чем не был сам Трандуил, и потому вместе они составляли некий единый, лишенный брешей доспех. Друга, который сейчас стремительно уходил прочь по коридорам дворца, еще недавно бывшего его домом. И которого он только что предал, растоптал, собственной рукою вышвырнул за порог своей жизни, не оставив ему ни надежды, ни обратного пути.
Гвадал выслушал отказ молча, и ни один мускул не дрогнул на все еще одухотворенно-красивом лице, только бездна все шире разверзалась в глазах, превращая их в мертвые провалы. Трандуил говорил жестко, сухо, уверенно, а на щеке бился нерв, и пальцы мяли рукав, и он знал – Гвадал все это видит. Видит, что лучший друг, к которому он пришел за помощью, осознает свое малодушие и теперь прячется за суровым тоном и высокопарными словами о долге перед королевством.
Король сжал пальцы, унимая их предательские движения, но не мог унять гадкого трепета правой щеки.
– Прости, – глухо отрезал он, – я знаю, это низко. Но я не могу. Цена слишком высока. Будь я… кем угодно, только не правителем, я не пожалел бы жизни, чтоб спасти тебя. Клянусь.
Гвадал медленно поднялся из кресла, и Трандуил ощутил, как ему непреодолимо хочется сжаться под взглядом дымчато-синих неживых глаз.
– Я верю, – ровно и мягко проговорил Гвадал, – я знаю, ты не бросил бы меня в беде. Но ты прав. Риск слишком велик.
– Ты презираешь меня? – отрывисто спросил король, поддавшись безотчетному порыву.
– Эру с тобой, брат, – покачал головой Гвадал и медленно натянул мокрый капюшон, – это себя я презирал бы, сделайся ты жертвой моего собственного проклятия. На все воля Валар, мой король. Прощай.
Если бы друг бушевал, клеймил его трусом и подонком, то ответно вспыхнувший гнев защитил бы Трандуила. И он тоже нашел бы, что проорать в ответ. Но от этого спокойного понимания, столь свойственного Гвадалу… и несвойственного самому Трандуилу, на душе короля стало так холодно, скользко и слякотно, словно колотящий в ставни дождь лил свои зябкие струи прямиком на его собственную совесть, съежившуюся, как бесприютная промерзшая нищенка у трактирной коновязи. «Я знаю, ты не бросил бы меня в беде…» Эта фраза утешала бы, если бы Трандуил не знал: ему действительно не по себе при мысли о страшном обряде исцеления. Король был храбр. Даже его враги признавали это. Особенно враги. Но то была другая храбрость. Несгибаемая эльфийская отвага перед лицом понятных опасностей. А это стояло за гранью любой отваги. За гранью мужества и бесстрашия. Это был тот глубинный темный ужас, что гнездится в природе любого живого существа. Ужас перед поруганием самой своей сути, и он тем непереносимее, чем совершенней эта суть.
Гвадал ушел, а Трандуил все стоял у огня, обхватив плечи руками, словно сдерживая дрожь. Где-то внутри гулял стылый сквозняк, выдиравший из души нескончаемую мозаику дорогих воспоминаний, уходивших навсегда вместе с Гвадалом. Сегодня он в последний раз видел его… Еще немного, считанные месяцы, и один из
И вдруг король резко вскинул голову, словно между лопаток ударил кнут: последняя мысль отозвалась уже другим, тревожным звоном недоброго предчувствия. Гвадал ушел раздавленный, но не унес в сердце гнева. Он понял неверного друга и не затаил зла. Но, как бы ни был он мудр и чист душою, это не та обида, что скользнет в памяти, не оставив следа. Она затаится, заляжет на дне памяти, будто прошлогодний желудь у корней дуба. Гвадалу осталось недолго, на его место вскоре придет совсем другое существо. А потом нанесенное лихолесским королем оскорбление отрастит ядовитые шипы в изуродованной душе, и тогда застарелая обида поднимет голову и потребует мести. Орки мстят легко и беспощадно, не разбирая тяжести нанесенного им поругания. И едва ли у Гвадала не найдется сторонников – разве нужны чернокровым тварям какие-то сложные причины для того, чтоб атаковать ненавистное племя? Особенно если во главе их легионов встанет тот, кто знает Лихолесье, как свою собственную ладонь… Кто поведет их за собой, обходя заставы и ловушки, избегая прямых троп и кратчайшими путями ведя легионы убийц в самое сердце когда-то родного королевства… Да, оркам не удастся незамеченными продвинуться далеко. Но хватит и нескольких прорвавшихся отрядов, чтоб разразилась бойня, заполыхали леса, погибли сотни эльфов…
Трандуил оттолкнулся руками от облицовки камина. Моргот, даже если не сотни. Даже десятки, единицы… даже если это будет один единственный его подданный – и эта единичная смерть тоже будет его виной, его недосмотром, кровавым плодом его сентиментальности. Этого нельзя допустить. Он должен остановить Гвадала. Сейчас, пока не поздно. Пока он не успел далеко уйти.
Король рванулся прочь из кабинета. Двадцать минут спустя, в кирасе прямо поверх туники, в наскоро накинутом плаще, он уже спускался к конюшне. Сын, не к месту встретившийся ему у стойла, попытался задавать какие-то бесполезные вопросы, но Трандуил лишь отмахнулся от наследника, вывел из станка своего свирепого длинногривого коня и вскоре уже несся по раскисшему лесному тракту сквозь пелену дождя, поблескивающую холодным стеклярусом в редких отблесках луны, пробивавшейся порой сквозь тяжелые тучи. Шелковые рукава туники напитались ледяной влагой, плащ мокрым парусом тяжело хлопал за спиной, а лицо короля пылало, и ему казалось, что капли дождя шипят, ложась на его лоб. А внутри клокотал вулкан чувств, сплетшихся воедино и породивших ослепляющее, разрушительное неистовство, какого грозный правитель Лихолесья не знал ни в кровопролитных боях, ни в горчайших утратах. Он знал, что собирается совершить ужасное. И он знал, что поступает правильно. Но он не знал, как дальше будет с этим жить. Или не будет… Ведь Гвадал, как бы ни был он добр, оставался отважным и многоопытным воином…
И Трандуил остервенело хлестал коня – чего никогда не позволял ни себе, ни другим – и гнал от себя мысли, пуще всего боясь задуматься, отчего так несется вслед за своим несчастным другом: чтоб предотвратить грядущую угрозу или чтоб просто все, наконец, случилось, и причиняющая эти муки раскаленная головня в груди остыла. Ну же, еще немного. Прочь все сомнения, он король, и лишь ему судить о долге и справедливости. Он все решил верно… Он прав…
Эльф не знал, сколько времени длилась погоня, когда вдали замелькал такой же мокрый плащ и глянцевый круп скачущего коня. Слева чернел глухой неприютный лес, справа виднелись Круглые Холмы, расплывчато проступавшие сквозь завесу непогоды. Трандуил снова дал скакуну шенкеля, и тот рассержено фыркнул, разметав дождевые капли. Наконец-то. Наконец-то он его настиг. Сейчас он остановит его. Сейчас он спасет многие жизни, предупредит страшные события. Сейчас он сделает то, ради чего и унаследовал трон: защитит свое королевство.