Коронованный наемник
Шрифт:
– Гвадал!!! Стой!!! Остановись!!! – эхо раскатилось в холмах. Конь Гвадала резко сбавил аллюр, фонтаны грязи брызнули из-под копыт, всадник развернул скакуна и стремительно вскинул руки. Трандуил резко пригнулся, готовый пропустить над головой стрелу… и вдруг захлебнулся дыханием. Он мчался вперед, так обуянный своими мыслями о грядущих злодеяниях Гвадала, что уже готов был увидеть орочий хищный оскал. А тот лишь откинул обеими руками капюшон, открывая лицо, сияющее неверием и проснувшейся надеждой. И в этот миг в эльфийском короле что-то оборвалось. Он осадил коня, в несколько секунд нагнал друга, спрыгнул наземь, выхватил меч и прохрипел срывающимся голосом:
– Защищайся…
А Гвадал сидел верхом, все так же машинально сжимая складки капюшона:
– Что ты,
А короля трясла дрожь, и сердце колотилось в горле. Он шагнул к коню Гвадала, вцепился в мокрый плащ друга и рванул его вниз. Гвадал едва не рухнул в грязь, но устоял на ногах и уже с раздражением отшвырнул руки Трандуила:
– Какого Моргота? – рявкнул он, – какого Моргота тебе еще надо? Ты указал мне на дверь, так оставь меня в покое!!!
А король, тяжело дыша, смотрел в перечеркнутое бороздами лицо, лоснящееся искрами холодных капель, и меч ходуном ходил в руке:
– Защищайся, Гвадал… – повторил он и бросился на друга.
Тот среагировал мгновенно и тоже выхватил клинок…
Это был странный бой. На скользкой обочине в неверных лоскутах лунного света топтались в глине две лошади, и два плаща набухали грязной водою, брошенные наземь. Прямо посреди тракта статный эльф в изумрудной короне неистово атаковал другого, с уродливыми шрамами на бледном лице. А тот лишь парировал, отступая все дальше под натиском нападавшего и что-то отрывисто, увещевающе говорил, но звон клинков заглушал его голос. Брызги дождя бились о светлую сталь и разлетались серебряной пылью, чавкала под сапогами грязь, а меж звона и взвизгов мечей падали в пустоту обрывки фраз:
– … безумие… ничего дурного… зачем… очнись… уйду… не услышишь… умереть…
А Трандуил не слышал. Мозг застилала густая пелена, горело лицо, и воздух едко и жгуче входил в легкие. Прошлое и будущее исчезли, отчеркнутые стеной дождя и этим единственным страшным мигом, мигом злодеяния во имя добра, предательства во имя справедливости. Он атаковал, как одержимый, почти бессознательно шепча, словно заклинание: «Защищайся… защищайся…», и слова эти звучали почти умоляюще.
А Гвадал отступал и отступал, парируя удары, обороняясь, но ни разу не сделав выпада. Он уже ничего не говорил, лицо застыло неподвижной маской, взгляд замерз, и только меч порхал в руке. Вот королевский клинок со свистом рассек воздух, ринувшись вперед, и мокрый камзол на незащищенной груди Гвадала словно распялился кривой ухмылкой, выплюнув россыпь кровавых брызг, в полутьме казавшихся черными.
– Сражайся, болван! – зарычал Трандуил, – какого балрога ты не атакуешь?!!
– Ты мне не враг, – негромко и твердо ответил Гвадал, отбивая очередной выпад.
– Моргота с два!! – ярость пополам со страданием оглушали Трандуила, лишая остатков здравого смысла, – я предал тебя, ты не простишь!!! Так мсти!!! Атакуй меня!!!
Он удвоил напор, мечи замелькали, как крылья мельниц в ураган… Король так и не понял, как это получилось. В какой миг нога Гвадала оскользнулась во влажном глиняном месиве, он пошатнулся и упал, не успев отклонить рвущийся навстречу клинок. Холодная сталь, усеянная каплями, в свистящем замахе обрушилась на эльфа и наискось рассекла лицо…
Трандуил застыл, сжимая в онемевшей руке эфес меча. Мир замедлил вращение, время споткнулось, и король безмолвно смотрел, как Гвадал медленно рушится назад, как ладонь врезается в грязь, ища опоры и скользя в жирной дорожной слякоти, а кровавые ручьи бегут по щекам, подбородку и векам, скрывая уродливые следы болезни. Он не кричал, не стонал, лишь мерно и хрипло втягивал стылый осенний воздух. Одна рука еще держала клинок, другая судорожно шарила в грязи.
К горлу подкатил ком, набат загрохотал в висках, грудь стянул тугой раскаленный обруч. Трандуил медленно сделал два шага вперед, глядя в залитое кровью лицо. А грудь Гвадала мерно вздымалась, со свистящим хрипом всасывая в легкие влажную стыть, и разрез на камзоле издевательски ухмылялся кривым ртом. Король ощутил, как темнеет в глазах, а во рту разливается едкая горечь. Проснуться… Проснуться прямо сейчас…
Где-то вдали ухнула одинокая сова. Небо над лесом сгустилось чернильной предрассветной тьмой…
– Я отвез тело к реке, пристегнул к поясу меч, обернул в плащ и бросил в воду, – монотонно проговорил король, – бросил, как убитого волка падальщикам на пропитание. Я не должен был… так с ним поступать. Но Гвадала не должны были видеть эльфы. Кто знает, кто и что разглядел бы в его ранах и в отметинах на лице. В тот миг я был, как в бреду. Я забыл все молитвы. Я просто уехал, я мчался назад, словно за мной гнался сам Моргот. Я очнулся уже в замке. Оказавшись в своих покоях, я сжег все, что на мне было. Я не мог даже напиться. Боялся, что во хмелю наложу на себя руки. Гвадал так ни разу и не атаковал меня, Леголас… Ни разу. Даже сегодня. А ведь он мог одним движением сломать мне руку в тот миг, когда перехватил мою кисть. Но он просто позволил мне вырваться, словно по носу щелкнул… Напомнил мне, кто я такой. Теперь ты знаешь… И я... не понимаю, как после этого кошмара… он остался жив.
Леголас, съежившийся в кресле, зябко обхватив себя руками, пробормотал:
– Это из-за обращения. Рабы Слез очень живучи. Даже люди. Я сам… там, в пещере, где я столкнулся с Вигге… я едва ли пережил бы эти муки, когда был эльфом.
Они замолчали. Это было уже не то напряженное молчание, что прежде. Теперь это была усталая, обессиленная тишина. Трандуил заново переживал внутри себя одну из самых страшных ночей в своей жизни. Леголас замер в тяжелом отрешении. Перед внутренним взором стоял Сармагат, иногда машинально проводящий ладонью по косому шраму на лице.
Прав ли был отец? Прав. Лихолесье священно… Прав ли был Сармагат?
Леголас стиснул зубы, судорожно вдыхая. Когда ты предаешь друга, ты хочешь верить, что некая высшая, главная цель все равно делает тебя правым. Но когда друг предает тебя, тебе безразлично, прав ли ты. Ты просто хочешь мстить. Мстить и мстить, пока сидящий в тебе зверь не насытится и не уснет, дав тебе покой.
Он хотел понять обоих. И теперь он понял.
Свечи догорели, и только очаг озарял зал. Погрузившись каждый в свой внутренний омут, отец и сын разом вздрогнули, когда резко скрипнула дверь. Сармагат неторопливо вошел в зал и молча заменил свечи в шандале, так спокойно и безмятежно, словно у камина сидели двое старых друзей, ожидавшие ужина.
– Гвадал, – ровно вымолвил Леголас, поднимая глаза, – отец рассказал мне о той ночи у Круглых Холмов. Как тебе удалось уцелеть и покинуть Лихолесье живым?
– К чему тебе это? – мягко и буднично ответил орк, – я выбрался, прочее неважно.
– Это важно, – отсек принц.
Сармагат досадливо нахмурился:
– Изволь. Я не истек кровью по дороге лишь чудом. После мне объяснили, что доконать обращающегося эльфа намного сложнее, чем здорового. Холодная вода привела меня в сознание. И лучше тебе не знать, каково это – очнуться на каменной отмели с распоротым животом и щелью в роже. Но теперь мне хотелось жить. Хотелось так, как два часа назад я и не помышлял. Одно дело – умереть при попытке исцелиться от мерзкого недуга. И совсем другое – сдохнуть в прибрежной тине. Я не успел ни о чем подумать и снова потерял сознание. Трудно сказать, что было бы дальше, но оказалось, что я уже тогда был не один.