Коронованный наемник

Serpent

– Не один? – в голосе принца прозвучало изумление, а Сармагат усмехнулся краем губ:

– Придя в сознание опять, я обнаружил, что я уже на противоположном берегу реки в Ирин-Тауре, кровь остановлена, а боль притупилась. В Лихолесье меня ожидали у переправы жена Сигвура Эльда и имладрисец Айрос. Они видели, как Трандуил избавлялся от моей потрепанной оболочки, немедленно подобрали меня и перевезли в Ирин-Таур, где оставили Тахру. Она целительница клана. Ей ведомо совершенно невероятное искусство – Тахра может врачевать обращенных, как прежде могла лечить эльфов.

– Ты еще не был членом клана. Откуда такая забота? – пробормотал Леголас.

– Я спросил о том же, – Сармагат опустился в кресло напротив хранившего

молчание Трандуила, – мне ответили очень просто: «Магхар не бросает своих».

– То есть, Сигвур заранее знал, что твой вояж не кончится добром?

– Эру с тобой, Леголас, – бегло пожал плечами орк, – неужели ты думаешь, что я первый, кто приполз обратно еле живой? Увы, соплеменники не больно жалуют нашего брата.

Трандуил поднялся из кресла и оперся спиной о горячий бок каминной кладки:

– Хватит, Гвадал, – глухо промолвил он, – прейдем к делу. Ты ненавидишь меня, и я признаю справедливость этой ненависти. Но перед тобой виноват я. Так убей меня и отпусти моего сына.

Сармагат поднял на лихолесца взгляд:

– Морготово ребро, Трандуил, ты так ничего и не понял. Леголас может уходить хоть прямо сейчас. И твоя смерть мне ни к чему. Тугхаш поручилась за твою безопасность, не забудь.

Лицо короля передернулось, и он процедил сквозь зубы:

– Гвадал, довольно игр. Я в твоей власти, ты можешь сполна отплатить мне за все обиды. Ты можешь пытать меня, унижать и вообще отвести душу всласть. Я же знаю, ты не отпустишь меня вот так, не утолив своей ярости. Хотя сын рассказал мне о твоем плане. Я восхищен, Гвадал. Ты всегда был умен, а теперь ты еще и жесток. Это сочетание отличало многих великих злодеев.

Он усмехнулся:

– А ведь именно поэтому я погнался за тобой тогда. Именно этой мстительности я и опасался. Какой грустный парадокс…

Сармагат спокойно выдержал полный горечи взгляд эльфа:

– Тебя сгубила собственная прозорливость, Трандуил. Я никогда не стал бы мстить тебе за отказ исцелить меня. Можешь кривиться и грозно сверкать глазами, все это пустые гримасы. У жизни есть свои законы, и существуют услуги, о которых можно просить, но никто не вправе их требовать. Отпусти ты меня в ту ночь – и я жил бы в горах с моим кланом, где многие точно так же не нашли целителей, но даже не помышляют об обидах. Воевал бы с гоблинами, изучал науки… Я горевал бы по родине, по прежней жизни. И по тебе тоже, друг мой. Но не искал бы мщения. Здесь не работают ни эгоизм, ни принуждение, ни даже чувство долга. Однако ты поторопился. Ты решил покарать меня за будущие преступления – и сам накликал то, что так хотел предотвратить.

Трандуил секунду помолчал:

– Ты лжешь, – отрезал он вдруг, – нельзя утратить своего эльфа и не терзаться злобой. Тебе лишь хочется причинить мне муки совести, доказать, что я был несправедлив.

В лице Сармагата ничего не дрогнуло, лишь в глазах проступило странное выражение, похожее на снисходительность:

– Конечно, друг мой, – вкрадчиво произнес он, – верь в это. Верь всегда, и тогда ты никогда не усомнишься, что был прав. Как удобно, верно?

Леголас слегка подобрался, ожидая от отца новой вспышки гнева, но Трандуил лишь устало потер виски:

– Ты думаешь, что я не терзался этими муками? Что вернулся в замок и улегся спать? Нет. Я двадцать пять лет нес бремя этой вины, Гвадал. Твое окровавленное лицо по сей день снится мне порой.

– Отец, – негромко окликнул Леголас, – и все же. Привезенное тело было чужим. Гвадала ты, как ты считал, убил собственной рукой. Как же ты не заметил, что перед тобой не тот?

Губы короля болезненно скривились:

– Не заметил… Я не хотел ничего замечать, Леголас. У меня не было ни тени сомнения. Сотенный сказал лишь, что тело, уже тронутое тлением, нашли в Ирин-Таурском лесу у реки. Лицо страшно изуродовано, смертельная рана в животе, еще

несколько в боках и груди, уже посмертные. Я слушал лишь для вида. Сам я был уверен, что следы моего преступления просто выбросило течением на противоположный берег. Офицер что-то лепетал об орках, но мне было не до его теорий. Я должен был заметить, что плащ окровавлен, хотя кровь давно смыла бы река, а значит, раны еще кровоточили, когда Гвадал оказался на берегу. Но я не видел ничего, кроме руки с перстнем Гвадала среди складок плаща, да меча, лежащего поверх тела.

Он снова осел в кресло, ссутуливаясь, а Сармагат хмуро посмотрел на него и громко хлопнул в ладоши. Вошел Таргис и тут же вышел, уловив беглое движение бровей хозяина. Через десять минут вассал вернулся, принеся Трандуилу еще вина.

Эльф пригубил кубок и вновь поднял взгляд на вождя:

– Что ж, похоже, все тайны вытащены на свет, – проговорил он мрачно, но спокойно, – давай начистоту, Гвадал. Чего ты хочешь? И что ждет меня, мое королевство и моего сына?

Сармагат так же ровно ответил:

– О Лихолесье не тревожься. Мой план пошел к балрогам… и, пожалуй, я рад этому. Тугхаш права, я слишком долго гоняюсь за призраками. Я устал. Что же до тебя – ты вошел сюда свободным, свободным и уйдешь. Мне больше ничего от тебя не нужно.

Трандуил долго неподвижно смотрел на орка. А потом медленно промолвил:

– Гвадал, в ту ночь ты показывал мне свиток. Я прошу тебя… дай его мне снова. Я верну его тебе, клянусь.

Сармагат лишь кивнул:

– Я дам его тебе, лишь только мне его доставят. Тебе нет нужды возвращать его мне. Кто знает, не понадобится ли он в Лихолесье.

… Леголас не встревал в этот разговор, молча наблюдая за Сармагатом. Что-то в нем неуловимо изменилось со дня их недавней первой встречи. Словно сгладились какие-то углы, и теперь прежний Гвадал еще чаще, еще заметнее проступал сквозь орочью оболочку. Он не знал причин этой перемены, но чувствовал, что понимание совсем рядом, стоит лишь протянуть руку и ухватить его, словно пролетающего мотылька.

А Трандуил обернулся к сыну:

– Леголас, мой отряд совсем рядом. Я пошлю гонца в столицу, пусть Сарн приведет твоих дружинников, и мы покинем Ирин-Таур. Всего через несколько дней ты будешь дома, – король подался вперед, горячо сжимая руку сына, – когда-то я читал свиток. Я помню, горсть кристаллов сделает любой водоем пригодным для обряда. Я смогу, я знаю. Я непременно исцелю тебя. Все будет позади совсем скоро! Ты снова станешь прежним, и нам останется лишь постараться забыть эти месяцы!

Трандуил побледнел, глаза горели. А Леголас встал и тихо опустился на пол у ног отца:

– Погоди, – он мягко сжал королевские пальцы, и Трандуил умолк, – отец, выслушай меня. Ты лучший из отцов… увы, я не умел оценить этого раньше. Но ты не понимаешь. Это орк Гвадала был юн и не готов к борьбе. Однако ты не знаешь моего орка. Он зрел и ужасен. Он силен, злобен и упрям. Он цепляется за жизнь, как одержимый. Он ненавидит моего эльфа и знает его слабые места. Отец… Я люблю тебя. Я был непочтительным и своенравным сыном, но я всегда любил тебя, преклонялся перед тобой, и так будет всегда, сколько ни отмерил мне Эру. Прости меня, отец. Я причинил тебе страшное горе, пусть и невольно. Но я не могу принять от тебя эту жертву. Это бесполезно… и преступно. Моя кровь черна. Слишком поздно, шансы на успех ничтожны. Я никогда не обреку тебя на этот кошмар. Я также не вправе рисковать Лихолесьем, что может остаться без правителя. И я не хочу умирать. Еще недавно я был готов к этому. А сейчас мне хочется жить. Я не поеду в Лихолесье, отец. Не бойся за меня, умоляю. Я уеду с Гвадалом в горы и вступлю в его клан. Я научусь жить таким, каким стал. Я знаю, тебе сейчас кажется, что это малодушие. Но ты поймешь меня со временем. Жизнь бесценна, теперь я точно знаю это. И я хочу прожить ее. Любым. Прости меня…