Коронованный наемник
Шрифт:
– Варг, – пробормотал Аматир, – с какого Моргота он бежит по прямой дороге? Они избегают открытых троп…
– Это верховой варг, олух, – Рималл прижался к толстому стволу, слился с ним, приподнимая лук, – а на варгах, поверь, не пекари местные калачи на ярмарку возят.
Эльфы замерли, вслушиваясь в приближающиеся звуки. И вот из-за поворота тропы в снежном коридоре появился темный силуэт.
– Элберет, – выдохнул Аматир, – я не знал, что эти твари бывают так велики.
По направлению к ним мчался огромный хищник. На спине его сидел всадник, плащ трепетал на необъятных плечах, за правым угадывался край ложи арбалета.
– Орк, – Рималл побледнел, ноздри
Два лука плавно поднялись вверх, одним движением натянулись тетивы. Всадник приблизился к засаде. Еще немного… и еще…
– Готов, – шепотом отсек Аматир.
Резкий двойной звон разорвал тишину просеки, и две стрелы со свистом вылетели из-за стволов навстречу зверю и его всаднику…
Сарн встрепенулся и взглянул на Йолафа, сидящего на снегу, словно нахохленный ворон:
– Прости, брат, я безобразно болтлив во хмелю, – усмехнулся он слегка смущенно и снова приложился к бутылке.
Рыцарь помолчал. Поискал какие-то нужные слова. И ощутил, что больше не может выносить застрявшего внутри ледяного осколка, что сидел в нем с того самого ночного разговора.
– Сарн, не надо так, – просто и безыскусно ответил он, – не храбрись и не делай вид, что ничего особенного не происходит. Я знаю, что творится сейчас в твоей душе… Хотя нет, конечно, не знаю, я не могу этого объять…
Йолаф запнулся, но слова сами теснились на устах. Наверное, это были не те слова, но они рвались наружу, вытапливая проклятый ледяной осколок. Обычно это успешно делают слезы, но мятежный рыцарь не владел этим простым лекарством. Он подался вперед и продолжал с горячей и отчаянной искренностью:
– Я наперечет знаю наши солдатские истины, брат. Да, смерти смотрят в глаза, а не под ноги. Да, мужчины не знают слабости. Да, долг прежде всего. Все это верно. Так верно, что уже набило оскомину и потеряло всякий смысл. Только вот что. Я не стану ни во что лезть и ни о чем расспрашивать. Я просто буду здесь. Говори о чем хочешь, вспоминай, переживай заново одно и глумись, если угодно, над другим. Ты не должен мне ничего доказывать. И уж тем более не свою силу и мужество. Только не сейчас. Только не мне. Я знаю, вероятно, ты хотел бы сейчас видеть здесь кого-то другого. Но здесь только я… и хотя я мало чем могу тебе действительно помочь, но все же, ты не один.
Сарн долго молчал. Потом медленно повернулся к коменданту и улыбнулся одними губами.
– Я не один… – проговорил он совсем другим тоном, – Йолаф, дружище… Наверное в чем-то ты прав. Только поверь, не нужно тебе того, что у меня сейчас на душе. Я и так взвалил на тебя тяжкое бремя, не спросив толком твоего согласия. Ведь я знал, что ты не откажешь. Не тот у тебя характер. Я эльф последние часы, брат. Отчего-то мне плевать, что мне и жить осталось с крысиный хвост. Смерти я робеть не приучен. Но прежде я с нею ладил легко. А сейчас впереди неизвестность. И мне страшно. До судорог страшно тем самым страхом, который меня учили презирать. И потому я хочу просто пить, болтать о пустяках и ни о чем не думать. Сейчас не время для драм и самокопаний. Иначе я могу поколебаться, а я не вправе. Я должен, не дрогнув, дойти до конца.
Они сидели на снегу друг против друга, эльф и человек. И Йолаф вдруг с удивительной ясностью, словно со стороны увидел их обоих. Вдруг ощутил свои жалкие двадцать семь лет, седину в своих волосах, искаженное лицо и смятение во взгляде. А привычный ему иноземный кавалерист окончательно исчез,
Рыцарь пробормотал что-то, то ли обрывок молитвы, то ли ругательство, и залпом допил вино.
– Мне тоже чертовски страшно, Сарн, – хмуро проговорил он, – страшно думать о том, как спущу тетиву, и еще в сто раз страшнее представлять, как скажу Кэмми о твоей смерти. Морготов мир… Делать тут нечего, да и сказать тоже. Но будь уверен, брат, я тебя не подведу.
– Я ни на миг не сомневался, – спокойно отсек Сарн.
И в этот миг, словно Валар ждали этих слов, неровный край луны показался из-за леса, озарив дальний конец поляны молочно-белым светом. Снег заискрился на ветвях, а струи Плачущей Хельги налились первыми нитями студеного серебра. Сарн медленно встал и двинулся к источнику. Ну, вот и все. Еще немного подождать, вода засияет, пронизанная слепыми лучами ночного светила, и можно будет начинать. Наконец-то. Он долго ждал этой ночи. Он шел к ней наощупь, искал и боролся. Он столько раз метался, избирая путь и страшась ошибки. Он достиг вожделенной цели и на сей раз не оплошает. Ну же, еще немного… Последние минуты ожидания самые сложные, ведь именно они так вероломно манят оглянуться назад. Туда, откуда он навсегда уйдет вслед за своим выбором.
Сарн глубоко вдохнул, вбирая в легкие свежий запах ночного леса, до дрожи ощущая каждую нотку промерзшей хвои и застывшей смолы, колкие прикосновения снежинок к разгоряченному лицу, крахмальный хруст белой глазури под сапогами.. Еще вдох и еще. Распрямить спину, развернуть плечи, последний раз ощутить силу и гибкость бессмертного эльфийского тела, словно безмолвно благодаря его за справную и верную службу. Полно, ему не о чем сожалеть… Он прожил не столь уж долгую, но достойную жизнь. Он ни разу не запятнал своего имени. Он много воевал под знаменами своего короля, и каждый шрам на его теле – память о битве. Ему нечего стыдиться.
И будто в ответ на эти мысли грудь сдавила боль. Прости, матушка… Тебе, а не мне придется всех горше. Ты ждала меня из стольких походов, а на сей раз не дождешься. Но Эру милосерден, он уврачует твою скорбь…
Сарн сжал кулаки, ощущая, как горячий комок подкатывает к горлу. Как легко он препоручает Эру свою мать, которую в сущности сознательно приносит в жертву… Не Эру, а он в ответе за то страшное горе, что постигнет ее в ближайшие дни. Он один. Он легко и эгоистично погибнет, оставив позади бренный мир с его печалями, и его, возможно, даже назовут героем. А подлинные страдания падут на его родных…
Эльф зарычал, вцепляясь в волосы. К чему эти бесполезные терзания, бессмысленные рассуждения и назойливые сомнения? Он солдат. Однажды смерть все равно настигнет его, так не лучше ли пасть ради этой важнейшей цели, чем просто затесаться безликим зернышком меж жерновов очередной войны?.. Он и так слишком много воевал. Три тысячи лет крови, стали, муштры, вина и конского топота. Сейчас он рассказывал Йолафу о своих странствиях и приключениях, и рыцарь из безвестного княжества слушал его, затаив дыхание. А если начистоту, что он видел в жизни, кроме бесконечных битв, бестолковых кутежей, охот и дозоров? Как много он не успел... Он так и не узнал настоящей любви, не надел ритуального свадебного ожерелья, не взял на руки своего первенца. Он всю жизнь разрушал, так ничего и не создав. И человек, сидящий позади него на снегу, на поверку намного богаче и мудрее его.