Коронованный наемник
Шрифт:
Похоже, судьба натешилась над лихолесцем и сподобилась дать ему передышку. Не прошло и получаса, как Леголас встретил отряд из восьмерых лучников. Оказывается, в Тон-Гарт прибыл из форта гонец. Безрезультатно прождав принца более суток, эльф обеспокоился и помчался докладывать десятнику об исчезновении командира. Возглавлявший форт Эртуил немедля выслал на поиски отряд, не посмев, однако, самому покинуть пост.
Несомненно, Эрвиг знал толк в ворожбе. Восемь лесных эльфов, без труда найдя след леголасова коня и пятно крови на месте, где гнедой сбросил принца, таки не сумели отыскать уединенную хижину вблизи Моровых болот. След, поначалу четко различимый на снежном ковре, просто исчез, словно конь в одночасье обрел крылья. Отряд обыскал все чащи и тропы
Уже не на шутку встревоженные, лихолесцы заподозрили, что принц похищен, и дело не обошлось без колдовства. А посему внезапное появление Леголаса живым и относительно невредимым, пусть и в жалком виде, привело дружинников в неистовый восторг. Леголас, тут же отогревшийся душой среди знакомых лиц, без всяких подробностей посетовал, что упал с коня и последние два дня провел у чудаковатого, но притом зело любезного отшельника. Ему не хотелось рассказывать об Эрвиге. О своих странных приключениях и тревожных открытиях. И самому задавать вопросы казалось так же не ко времени. Сейчас эльф жаждал лишь сухой, чистой одежды, еды, вина и полной тишины. Рукописи, лежавшие в суме, жгли его отчаянным нетерпением, настоянным на подспудном страхе. Леголас интуитивно ощущал, что в записях Эрвига его ждет нечто, чего он предпочел бы не знать. Принц не выносил этого чувства, имевшего отчетливый привкус трусости, а потому всегда стремился, не откладывая, столкнуться с причиной своей боязни и положить ей конец.
К полудню Леголас вернулся в столицу… Отчего-то ему казалось, что он оставил Тон-Гарт на целые годы, так много событий произошло за эти суматошные трое суток. Заснеженный город был забавно уютным, так приглушенно звучала поступь коня по волглым от сырости мосткам, так разом сузились старинные улочки, опушив скаты крыш и потемневшие навершия ставень рыхлой белой каймой. Княжеский замок утратил грозность и величие своих древних стен, высеребренный хрупким стеклярусом инея, и даже стрелометные орудия казались теперь сонными зверями, высунувшими любопытные морды меж башенных кавальеров.
Князь встретил эльфа у ворот замка. Черты его лица заострились, руки, все так же стягивающие на груди тяжелый плащ, заметно дрожали.
– Слава милосердному Эру… Я боялся, что вы погибли, принц, – это прозвучало скомкано, совсем не похоже на обычную гладкую и изящную речь, не изменявшую князю даже в минуты сильнейшего волнения. Однако, взглянув в изборожденное морщинами лицо и глаза, полные странно затравленного выражения, Леголас почувствовал, что Иниваэль искренне тревожился о нем.
Эрсилия была подчеркнуто сдержана с Леголасом с той самой ночи, когда меж ними состоялся тот сложный и болезненный разговор. Но сейчас она тоже ожидала его в холле и бросилась ему навстречу со своей прежней непосредственностью.
– Вы так испугали меня, милорд, – в голосе княжны звучала истерическая нота, а руки крепко охватили выстывшие от мороза ладони лихолесца, – слуга сказал, что нашел в вашей комнате следы крови на постели и ковре. Я не знала, что и подумать о вашем исчезновении, перебрала столько бессмыслиц…
На секунду задумавшись, Леголас мягко и буднично проговорил:
– Это был сущий позор, миледи. Я предпочел бы вернуться в столицу, снова побывав в когтях хищника, как эльфийский воин, но к стыду своему вынужден сознаться, что меня, будто деревенского увальня, сбросил конь. Я неудачно ударился оземь и неизвестно, сколько пролежал бы без чувств, если бы не доброта знахаря Эрвига, что случайно обнаружил меня в лесу. Вы, несомненно, слышали об этом сердечном старце.
Еще договаривая эту тираду, эльф внимательно вгляделся в лицо княжны, ожидая реакции на имя лекаря. Но Эрсилия лишь слегка нахмурилась:
– Эрвиг? Я слышала это имя в детстве от матери, она говорила, что он лекарь и умелец по повивальному делу. Но уже тогда маменька называла его стариком. Неужели он все еще жив? Вот уж чудеса… Эру Единый, Леголас, вы в одной тунике! А я с расспросами, словно
Знахарь нимало не заинтересовал княжну и уж вовсе ее не обеспокоил. Поднимаясь по крутым ступеням, Леголас окончательно утвердился в мысли, что роль Эрвига в княжестве ему еще только предстоит постичь…
День был нескончаем. Леголаса осадили гонцы с донесениями, большая часть которых показалась ему пустой. Расспросы утомляли до зубовного скрежета, тем более что по странному убеждению, диктуемому скорее чутьем, чем разумом, эльф не хотел, чтоб о смерти Эрвига стало известно.
Уже вечерело, когда принц, призвав на помощь весь отпущенный ему природой запас любезности, сослался на смертельную усталость, выразил горячую благодарность за всеобщую тревогу о его благополучии и удалился в свои покои, куда заранее попросил принести вдоволь свечей.
… Желтоватый свет тускло подрагивал, отражаясь в выцветшей коже, облекавшей первую рукопись. Леголас весь день трепетно ждал этого часа, когда сможет, наконец, открыть свою драгоценную добычу, доставшуюся ему столь дорогой ценой. А сейчас сидел перед фолиантом, бессознательно ощупывая узор резьбы на ручках кресла, задумчиво глядя на позеленевшую медную застежку, скрепляющую обложку, и не решаясь ее разомкнуть.
Что ж, не ради этого ли он провел те страшные сутки в хижине несчастного лекаря и едва не сложил там голову? Отбросив сомнения, эльф решительно расстегнул обложку и с невольным содроганием раскрыл сухо затрещавшие, слежавшиеся страницы, исписанные рыжеватыми чернилами.
Это не был труд ученого. Это был дневник. Один из тех особых дневников, что иные ведут не для того, чтоб увековечить события своей жизни, и не в назидание отпрыскам. Но только потому, что рядом нет собеседника, готового слушать и вслушиваться, а потом не докучать своей критикой и соображениями, а лишь хранить услышанное в своей памяти неизменным и неискаженным.
Здесь не было дат. Строки начинались со случайного слова и обрывались невпопад, словно лоскутки мыслей, не нашедших свободной полки в упорядоченной кладовой эрвигова разума. Они то теснились, взъерошенные, как степные травы под осенним ветром, то рассыпались, как бусины с разорванной нити. Дневник был полон долгих рассуждений, часто не приводивших ни к каким выводам, а местами лишь несколько горьких и разрозненных фраз повествовали о чьей-то судьбе, даже не упоминая имени.
Леголас медленно листал страницы, пахнущие пылью и отчего-то полынью, мелко исписанные и покрытые рисунками, то вскользь набросанными рассеянным пером, то любовно выписанными до мельчайших деталей. Первая рукопись двигалась к концу, а он не встретил еще ни одного знакомого имени. Эрвиг прежде не вел столь уединенной жизни. В дневнике упоминались размолвки с приятелями, чья-то смерть на охоте, долгожданная свадьба некой девицы…
Все это не имело для эльфа никакого личного значения, но Леголас не пропускал ни слова. Вчитываясь в эти поблекшие строки, он словно прикасался к душе и памяти своего случайного благодетеля, все лучше понимая его. Эрвиг был щедр духом. В каждом его слове, в каждом обороте звучала доброта, пытливое желание понять каждого. Эрвиг не знал понятия «не мое дело», ему было дело до всех и, похоже, это не раз приносило ему немалые печали. Отчего же этот человек, наделенный столь необъятной душой, избрал жизнь отшельника, и сам дом свой укрыл от постороннего глаза неизвестным лихолесцу чародейством? Откинувшись на спинку кресла, Леголас задумался. Как действовала эта защита? Делала ли она дом недосягаемым лишь для случайного визитера? Мог ли найти жилище Эрвига тот, кто уже побывал там? Дружинники Леголаса заблудились в лесу, как малые дети, будто лес сам наводил на них морок. Этот фокус принца не удивлял – Лихолесье тоже умело глумиться над путниками, уводя из-под ног тропу и завлекая незадачливых гостей в глухие чащи. Но убийца знахаря точно знал место… И уж совсем неясно, почему хижину безошибочно обнаружил отряд орков. Ладно, все это может погодить.