Коронованный наемник

Serpent

– Ты обидел меня, Гэлторн-эльф. И я жажду мести.

С этими словами, он разжал пальцы, и лихолесец рухнул к его сапогам, заходясь кашлем. Леголас сплюнул на снег:

– Я прощаю тебя, предатель, изменник, клеветник. Живи вечно, эльф. Переживи меня. И вечно помни, что тебя помиловал орк. Вот тебе моя месть.

Отвернувшись от упавшего, Леголас обернулся к Алорну:

– Мой друг умирает. Тот самый, что привел меня вам на помощь. А потому, если у тебя тоже есть, что сказать, отложи свои речи до поры. Мне сейчас не до пафосных обвинений.

– Леголас! – Алорн не знал, что именно нужно сказать, какие слова отыскать. Но невыносимый стыд разъедал душу, и хотелось сейчас же, немедленно доказать, что он раскаивается в своем отречении, вымолить прощение

и изгнать из взгляда принца это ледяное, незнакомое отчуждение.

– После, – отозвался орк, и Алорн увидел, что он спешит навстречу еще двоим рыцарям. Те тоже несли плащ, отягощенный неподвижным телом.

– Да не томи ж ты, мелькорово ребро! – рявкнул в сердцах Вигге, переводя дыхание, а Леннарт разогнулся, потирая ястребиный нос, и тоже тяжело вздохнул.

– Тише, горлопан… – хмуро обвел глазами столпившихся рыцарей, – беда, парни. Отошел командир. Опоздали. Эх…

Кто-то выругался, тихо и словно растерянно, кто-то шумно вдохнул, кто-то что-то заговорил, перебивая друг друга, и вдруг к лежащему на плаще Йолафу пробился сквозь толпу Леголас:

– Добрый Леннарт, погоди. Кровь пока движется, есть искра жизни, попытайся снова.

Но лекарь скорбно покачал головой:

– Кабы была хоть тень надежды – я б поперек себя лег, а рук не опустил бы. Стрела аккурат под ребра впилась, все нутро насквозь прошила. Добрые у вас, эльфов, стрелы, с ними не договоришься… Мертв Йолаф, Валар да упокоят его храбрую душу.

– Не спеши Валар кликать, – пробормотал принц, склоняясь к Йолафу. Он не знал, почему упорствует. На лбу рыцаря медленно таяли снежинки, ловя последние крохи живого тепла. Черты лица заострились. Но Леголас отчего-то чувствовал – главарь мятежников еще жив, и пока в нем тлеет хоть самая тусклая лучина – он будет держаться за жизнь.

Кто-то тихо и хрипло завел молитву, еще несколько голосов подхватили, а принц вдруг оглушительно рявкнул:

– Прекратить! Грех вам, олухи, над живым отходную читать!

В толпе послышался ропот, там и сям вспорхнули угрожающие восклицания. Леннарт крепко сжал плечо Леголаса:

– Милорд принц, охолоните, нехорошо это. Все мы по Йолафу скорбим, уважьте наше горе.

– Горе? – Леголас сбросил с плеча руку, – вот встанет Йолаф на ноги, расскажу ему, как его заживо хоронить собрались. Вот там-то погорюете, не сомневайтесь.

– Ты того, полегче, перевертыш! – зарычал Вигге, – не с холопами разговариваешь! Кто командира подстрелил-то? Твой змей, предатель поганый! Тебе сейчас первому надобно Элберет гимны петь, а не нас уму-разуму обучать. Сам не орк, да не эльф, не бел, не черен, а туда же, олухами нас кличет!

Леголас почувствовал, как закололо в висках, грудь сжало знакомыми тисками, и красный туман заполоскался в глазах. Обернувшись, он выхватил меч:

– Три. Шага. Назад. И пять минут тишины. Если Йолаф мертв – я должен знать это наверняка. Если же нет…Не знаю как, но я не отпущу его за порог, клянусь вам Лучезарной Элберет и Мелькором Черноликим.

Он уже не видел, как одним движением отхлынула назад толпа. Бросив меч в снег, он опустился на колени у тела рыцаря, склонился над ним, взял за ледяную, неподатливую руку и закрыл глаза…

… Это был пустой, холодный лабиринт. Леголас метался в темных коридорах, оглашая их звуком тяжелого дыхания, ища отблеск огня, порыв ветра, звук, тень, хоть что-то, что означало бы жизнь. Но низкие потолки тяжело нависали над головой, грозя раздавить, а коридоры оканчивались кованными дверями. Ему не было входа в чужую душу… Оркам не даны ключи от бытия… За любой из этих дверей могла теплиться надежда, но он больше не знал, как отпереть их…

Леголас задышал чаще, ощущая, как нутро обращается твердым монолитом, словно он изнутри одевался в латный доспех. Холодный шлем распирал голову, кираса сдавливала сердце, руки немели в перчатках. Лихолесец сдавил ладонь Йолафа, грозя сломать пальцы. Ну же… Пропусти… Вдох…Выдох…Вдох…Выдох… И что-то внутри бьется пойманной птицей, больно колотится в латное железо… «Дитя мое,

ты моя единственная отрада в любом несчастии…» Вдох…Выдох…Вдох… «Мы пойдем до конца, брат, ты и я…» Вдох…Выдох… «Вы устали, принц, останьтесь моим гостем…» Вдох…Выдох… «Брат»… «Друг мой»… «Мой принц»… Вдох… И резкая боль вдруг пронзила голову, стекая куда-то в грудь, в голове загрохотало, словно неумелый звонарь бил в колокола, но принц знал, что это лязгают, отворяясь, засовы тех кованых дверей, руки разом разогрелись, словно накаляясь знакомым живительным теплом. И Леголас поднял обе ладони над неподвижным телом друга, чувствуя, как усталое сердце невесомо вздрагивает в остывающей груди, подталкивая остатки крови, как растерзанное нутро охватывает гладкое древко стрелы, как коченеют мышцы, а где-то глубоко, глубже, чем можно услышать или почувствовать, тлеет багровым жарким угольком неугасимая жажда жить. Вдох…Выдох… Вдох…Вдох до хрипа…Вдох до боли… И холодные доспехи вдруг взорвались, выпуская из плена лучезарный поток мощной, чистой силы. Когтистая рука уверенно взялась за обломленный конец древка, и раненная плоть покорно разомкнула сочащуюся кровью хватку, выпуская врага прочь. Вдох…Выдох… И светлый поток вливается в обессилевшее тело, несется по опустевшим венам, врывается в исковерканные края внутренних ран. Вдох…Выдох… И сердце бьется все быстрее, разгоняя по венам кровь, и темные коридоры лабиринта озаряются светом, словно разом вспыхивают сотни факелов, и руки Леголаса пылают чистым огнем созидания, и хочется кричать, хохотать и неистовствовать, словно вырвавшись из заточения… И тут же лоб охватывают жесткие клещи, сдавливая голову, и радужная пелена, застилавшая глаза, с шелестом рушится в темноту… Гаснет огонь в ладонях, и пальцы сводит судорога, и куда-то в живот втыкается раскаленный вертел… Безумный… Ты позволил ему жить… Ты уже почти дал ему умереть, а теперь он снова жив… Будь ты проклят, малодушный болван…

Леголас задыхается от боли, страх сжимает горло, сердце замирает тошной дрожью, и тут же приходит спасительный ответ: он ошибся, но все можно исправить…

…На берегу царила гробовая тишина, люди и эльфы забыли дышать, следя за плавным движением узловатых пальцев, за внутренним светом, озаряющим уродливые черты и придающим им гротескную, вдохновенную красоту. Вдох…Выдох… И стрела легко выходит из раны, увлекаемая искусной рукой, не исторгая за cобой ни капли крови. Пергаментное лицо Йолафа трогает едва заметный румянец, размыкаются неподвижные губы, и вздох облачком пара растворяется в ночной стыти.

– Элберет всемогущая… Он целительствует… – кто-то из эльфов захлебнулся словами и вполголоса зашептал молитву.

– Раздери меня балрог, – без особых затей пробормотал Вигге, роняя шлем, а на горбоносом лице молчащего Леннарта застыл благоговейный восторг.

Еще несколько секунд, и веки Йолафа дрогнули, размыкаясь, а лицо принца тронула экстатическая улыбка, на миг заслоняя орка и почти делая его прежним Леголасом. Вот он легко и покойно вздохнул, опуская руки… Это произошло вдруг. Никто не успел понять, в какие доли мгновения исказились одухотворенные черты, оскалились клыки, а пальцы, едва закончив свой колдовской танец, вдруг скрючились, словно орлиные лапы…

– Проклят… Будь ты проклят… – прорычал Леголас и вцепился Йолафу в горло.

Время замедлило бег… Все еще завороженные последними минутами исцеления, эльфы и люди стояли молча, потрясенно глядя, как лекарь убивает только что спасенного им человека.

– Морготова плешь!!! – взревел Вигге, стряхивая морок, и бросился на рычащего орка. В доли секунды шесть пар рук оторвали душащие пальцы от шеи рыцаря, отшвыривая убийцу на снег… Отвернитесь… Сожмите кулаки, зажмурьтесь… Не нужно смотреть… Нет ничего ужасней озверевшей толпы, обратившейся против общего врага… Он не мог защититься. Можно обороняться от десятка клинков, стоя и сжимая в руке горячую рукоять. Но одна жертва бессильна против десятков сапог, безжалостно осыпающих ударами спину, ребра, лицо… Кровь брызгала на снег, хриплые вскрики перемежались с короткими утробными вдохами, когда плоть принимала удар…