Красная роса (сборник)
Шрифт:
сомневаться только тот, кто не знал, кем был для хлопца председатель райисполкома.
Вскоре они вышли к сторожке, еще издали на них дохнуло запахом жареных грибов, здесь
их уже поджидал ужин — чугунок картошки, грибы и большая миска соленых огурцов.
XXXIV
— Павлуха! — радостно вскрикнул Ткачик и бросился с распростертыми объятиями к
Рысаку. — Ох ты, где же тебя носило?
Павло Рысак и дальше играл роль человека, который вернулся
людьми, о которых только и думал, без которых не мог жить.
— Ванько, здорово, братуха, привет от рабочего класса! — приветствовал комсомольского
секретаря Павло.
Спартак сжал руку Павла с такой силой, что тот даже затряс своей пятерней и нарочно
громко заохал.
Посыпались вопросы: где, как, что, когда, откуда? И пришлось Рысаку, хотел он того или
нет, снова пересказать выдуманную им сказку, в которую он уже и сам верил, но все же
рассказывал неспешно, чтобы не сбиться, ничего не перепутать. Говоря о своих мытарствах
Белоненко, Лану и Витрогону, он во что бы то ни стало старался вызвать у них сочувствие, а у
Ткачика, Зиночки и Спартака стремился вызвать смех, хотел показать им свою удаль.
Под конец Павло тяжело вздохнул:
— Одно мне жжет душу — не уберегли батяню. Если верить слухам, нет в живых Андрея
Гавриловича.
Все сразу опечалились, опустили головы.
— Да и карабин мой накрылся… Я сдуру оставил его у порога… Такая привычка… Переступил
порог — и оружие в угол… Надо было с собой взять, под голову положить… Такой карабин был,
самый лучший выбрал…
Он вздыхал отчаянно и с болью. Да, без оружия как без рук…
— Не печалься, Павло, лишь бы голова была на плечах, а оружие найдется, — утешил
товарища Ткачик. И предложил: — В разведчики пойдешь? Я в группе Вовкодав, она, брат, такая
женщина, не каждый мужчина с ней сравнится.
— Не знаю, справлюсь ли… доверят ли…
— Доверят!
— Ну что ж… я готов… если бы только оружие… — растроганно лепетал Павло.
Спартак молча пошел в шалаш, где лежал его отец. Кивнул на оружие, которое стояло в
углу.
— Отец, можно винтовку?.. Эту, которую вы принесли?
— А зачем?
— Друг вернулся… с пустыми руками… без карабина, потерял.
— А если и винтовку потеряет?
— Н-нет…
— Ну-ну…
В руках у Павла оказалась новенькая винтовка, с которой отец Спартака нес службу на
границе. Он порывисто обнял за плечи Спартака, потом осмотрел оружие, поиграл затвором,
вынул патроны, снова старательно загнал их в магазин… Он не скрывал своей радости.
— Жаль, патронов маловато, — сказал Спартак.
— Ничего!.. —
Солнце уже клонилось к закату, сквозь облака чуть пробивались скупые, холодные лучи,
играли на верхушках высоких деревьев, как далекие вспышки угасающего костра, исчезали в
хмурых сумерках недалекой ночи…
Товарищи возвращались со строительства нового лагеря. Павло вдруг похолодел, ему
показалось, что на окрик часового ответили на чужом языке, на том, к которому он хотел и никак
не мог привыкнуть. Он напряженно ждал появления того, кто откликнулся.
И он появился. Немец, один из тех, кто служил в команде Кальта, и Рысак сразу же понял:
это тот самый Ганс, который бесследно исчез из Калинова и о судьбе которого было высказано
столько догадок. И еще: не пленником проживал в партизанской семье Ганс.
И сразу перед глазами встало то роковое утро, когда он, Павло, водил команду Кальта на
партизанские базы. Этот самый Ганс сидел напротив него. Павлу запомнились его белесые
волосы, непокорно выползавшие из-под пилотки, серые полудетские глаза, тонкая жилистая
шея. Сомневаться не приходилось, это был он, Ганс, живой и невредимый; он-то и разоблачит
Павла…
Решение возникло вмиг. Взвесив все, Павло Рысак почувствовал, что в его распоряжении
только один шанс из тысячи, незаметно отодвинув предохранитель, крикнул:
— Фашист! Гадюка! — и прыгнул навстречу Гансу.
Ганс на миг растерялся, остановился, словно наткнулся на невидимую преграду, широко
раскрытыми глазами смотрел на Рысака, видно, узнал его, прокричал что-то Ткачику.
Выстрел прозвучал резко и сильно. Звук от него взметнулся в небо, затем покатился эхом во
все стороны леса, перепрыгивал от дерева к дереву, тянулся от поляны к поляне, от опушки к
опушке, через дремлющие поля, полетел к притихшим селам, к Калинову…
XXXV
Чуть рассеивалась предутренняя мгла, Гаврило уже был на ногах, тихо шлепал по хате,
спешил во двор.
В это утро тоже вышел во двор. Внимательно послушал лес, улавливая все шумы — живой
голос его владений, внимательным глазом осмотрел окрестности, приметил на горизонте
половину красного, как жар в печи, солнца, потянул носом — в той стороне, где была
партизанская стоянка, попахивало дымком, — варили, значит, хлопцы кашу.
Оглядел привычным глазом двор и рот раскрыл от удивления. Оцепенел.
Всего насмотрелся в своей жизни Гаврило, но красной росы на траве никогда не видел.