Красноармеец Горшечников

Снарк

– Э, красивый товарищ, замуж идёшь?

– Нам без надобности, - ответила Георгина, зардевшись.

После встретили уличное шествие: в огромной калоше белое воинство уплывало от новороссийских берегов; гигантский, выпиленный из фанеры красноармеец подгонял беглецов ударами штыка; наяривал оркестр.

– Мейерхольд * 5, - Георгина показала на человека в кожаной тужурке, возглавлявшего шествие.
– Он создаст новый, революционный театр…

– Я театров не выношу, - сказал Ромка.
– Цирк - другое дело.

К

бетонной стене, отделяющей набережную от железнодорожной территории, приткнулся броневик. Крестьяне неловко объезжали его на своих телегах, ругались на чём свет стоит, не боясь направленных на мостовую пулемётов. Человек в кожаной тужурке, сидевший на броневике свесив ноги, лениво отругивался.

– Тоже за жалованьем приехали, - сказал Гарька.

У высокой лестницы толпились бойцы из разных отрядов. Гарька вытянул шею, высматривая своих, и встретился взглядом с незнакомой девушкой. Волосы её были удивительного колера: ярко-розовые. Ромка с Гарькой раскрыли рты глядя на эдакое чудо, вежливая Георгина попыталась спрятать любопытство.

– Вас мои волосы удивляют?
– спросила девушка, не чинясь.
– Да вы не смущайтесь. Все смотрят. Краска «Элеганс» - обещали «чудесный каштановый отлив», а вышло вон как.

– С такой причёской вас точно приметят, - засмеялся Гарька.

– И я так думаю, - весело согласилась девушка.
– Я Нимфадорова Антонина, завженотдела комсомольской ячейки. Лара Рождественская * 6 сильно ругалась, когда я выкрасилась. Говорит, что такие вещи недостойны комсомолки. А я считаю, что и комсомолке незазорно быть красивой, верно ведь?

– А как вас по отчеству величать?
– осведомился Ромка.

– Не надо по отчеству!
– Нимфадорова даже рассердилась.
– И «выкать» тоже ни к чему. Зовите меня товарищ Тонька, меня все так зовут. Вы по делу?

– За жалованьем, - сказал Гарька.

– Вам в бухгалтерию, только сначала узнайте, когда вам будут выдавать. Могу проводить.

– Пожалуйста, - сказала Георгина, улыбаясь.

– Тогда вперёд.
– Товарищ Тонька поглядела на пеньки, нелепо торчавшие возле самого здания, на бывших клумбах.
– Тут когда-то каштаны цвели, всё срубили на дрова. Ничего, насадим новые - лучше прежних.

* * *

В коридорах было многолюдно и шумно: красноармейцы, матросы, крестьяне, женщины с усталыми, голодными глазами. От табачного дыма воздух был мутный. Рокотали голоса и смех, трещали ундервуды. Два комсомольца тащили письменный стол. На повороте из стола выпал ящик, приземлился на ногу в рваном опорке.

– Ах ты ж… - выразился носильщик некомсомольским словом.

Гарька взглянул на плакат («Товарищ Ленин очищает Землю от нечисти») и полез в карман за кисетом. Сбоку от плаката висел призыв: «Не курить!», однако все курили.

Тонька с Георгиной исчезли в путанице коридоров, Ромка погнался за каким-то знакомцем и тоже пропал.

Гарька, позевывая, остановился возле титана, попил воды из прикованной цепочкой кружки. Есть хотелось невообразимо. Друзья всё не шли. От скуки Горшечников заглянул в первую дверь. В большом когда-то зале был устроен лабиринт из фанерных перегородок, не достигавших не только высоченного потолка, но даже и человеческого роста.

Возле полуоткрытой двери в одну из коробочек вполоборота стояла девушка, Гарьке видны были край щеки, впалой, как у всех по нынешним голодным временам, и прядь светлых волос, выбившихся из-под голубого платочка. Фигурка у девушки была прямо точёная, Горшечников невольно залюбовался.

– Насилу тебя нашёл, - Ромка выскочил сзади, как чёртик.
– Тут леший ногу сломит, понаделали закутов.

Кассир, устроившись за большим столом (охранник с винтовкой стоял позади), вырезал деньги из большого листа, потом устал и рассердился:

– Режьте сами.
– Он сунул ножницы Горшечникову.
– Фронтовик?

– Да.

– Четыреста рублей вам причитается.

Гарька расписался в ведомости, свернув деньги трубочкой, сунул их в нагрудный карман.

– Вот здесь, сумму прописью… Не задерживайте очередь, товарищ.

– «Тщитыриста», - вывел Ромка, брызгая чернилами.

Пол под ногами дрогнул, звук взрыва донёсся издалека, глухой, будто обёрнутый ватой. Лязгнул ротатор на соседнем столе.

– Опять землетрясение?
– кассир придержал неразрезанные листы.

– Не похоже.
– Охранник прислушался.
– Взрыв. Кажется, в порту.

– Надоели, проклятые, - проворчал кассир.
– Кто следующий? Проходим, проходим, товарищи. Спать будете дома.

– Долго нам ещё дома-то спать не придётся, - шумно вздохнул кто-то из красноармейцев.

Мимо в большой спешке прошла небольшая группа людей; впереди всех широко шагал человек в кубанке.

– Нет, - говорил он на ходу, - нельзя.

Его собеседник ожесточённо рубил воздух кулаком.

– Нельзя. Телеграмма товарища Ленина… вы же читали. Видите: «Новороссийскому управлению порта»… вы же видите! Конфискацию товаров с иностранных судов будем рассматривать как грабёж. Знаю, что враг. Ничего не поделаешь, товарищ.

Сердитый отстал.

– Доброе утро, Степан Архипович.

Человек в кубанке на ходу кивнул Тоньке.

– Болотов, начальник ЧК * 7, - пояснила она.

– Спешат к месту взрыва?

– Это не в порту, - сказала Тонька.
– У меня слух хороший. Это где-то на рейде. Пойду погляжу. А вы, товарищи, заглядывайте к нам. Вы комсомольцы?

– Мы партейные, - гордо сказал Улизин.

Товарищ Тонька посмотрела на них с уважением.

– Что, на квартиры?
– Георгина вдохнула солёный ветер, с сожалением посмотрела на море.

– Семечек купим, и айда, - отозвался Ромка.