Красноармеец Горшечников

Снарк

– Я готов жизнь положить за Советскую власть, любой подвиг совершить!

– Сейчас ты чем занимаешься? Как раз подвиги и совершаешь.

Гарька чихнул и зарделся.

– На, выпей, - Снейп плеснул в рюмку ядовито-зеленой жидкости.
– Выгонит простуду в один момент.

Гарька осушил рюмку и застыл с открытым ртом.

– А ты думал, батька мёд пьёт?
– Север неслышно прошёлся по комнате.
– Георгина знала о твоей затее?

– Нет, - поспешно ответил Гарька.
– Что вы! Мы не ска… я не сказал. Ничего она

не знала.

– Даже врать не умеешь, - сказал комиссар устало.
– Туда же - подполье, каторга… Ступай отдыхать, Горшечников.

– Она не знала, - повторил Гарька.

– Спокойной ночи!
– рявкнул Север.
– Выметайся!

Гарька вымелся.

* * *

На следующий день отряд, взволнованный новостями, кипел ключом.

– А тех, кто попытается вызвать смуту и грабежи, мы сотрём с лица земли. Дело народа и революции в твёрдых руках, товарищи!
– говорил Лютиков с крыльца.

– Штой-то не пойму, - Храпов почесал в затылке.
– Куды заговор клонился?

– Лже-Угрюмцев хотел убить генерала Шмелёва, - объяснила ему Георгина.

– Ведь такая голова была, - удивлялся Хмуров.
– Говорил, как по-писаному.

– Обличье соколье, а сердце воронье, - заключил Фильченко.

Часть войск, стоявших в Раевской, уже покинула станицу, направляясь к Новороссийску. Отряд Севера выходил следующим утром.

Дымили костры. Хмуров смотрел на провалившиеся крыши сгоревших хат.

– Кончится война - столько работы будет, что в десять лет не провернёшь.

– Нескоро ещё, - сказал Ромка.

– Закончим. В восемнадцатом ещё могли быть сомнения, а теперь - наша берёт.

Чернецкий ходил вокруг своего Орлика, угощая его то сахарком, то морковкой.

– Свёл у кого-то, - завистливо шипел Фильченко.

– Тебе что?
– увещевал его Храпов.
– Ты на такого молодца не сядешь, скинет.

– Мне и не надо, - огрызнулся завхоз.
– Лучше моей Кошки всё равно нет.

Серенькая облезлая Кошка, отменная прыгунья, покосилась на Гарьку хитрым глазом и вдруг взбрыкнула.

– Зараза!
– Горшечников, не ожидавший нападения, нелепо взмахнул руками.

– Гарька, Серафим, идите чай пить, - позвала Георгина.

Чернецкий с сожалением отошёл от Орлика, подмигнул Гарьке.

– Как дела, герой?

– Какой там герой, - вздохнул Горшечников.
– Комиссара оговорил, операцию сорвал.

– Зато шпиона поймал на горячем, - Серафим упал на табурет, вытянул длинные ноги в щегольских сапогах. Георгина за перегородкой возилась с самоваром, ей помогал Лютиков.
– За Севером больше следить не будешь?

– Нет. Засувка мне всё рассказал. То есть, мне кажется, не всё, но главное, - Гарька посмотрел на Серафима.
– А ты откуда узнал?

– От Злоклятова. Тогда, в Тенгинской, он мне всю правду выложил, - Серафим ухмыльнулся.
– Во всех подробностях. Ты, Гарька, не сомневайся. Север - человек надёжный, попросту Засувка решил

тебя не смущать. Посадили Севера помимо всего прочего ещё и за содомию.

Горшечников захлопал глазами.

– Ты Закону Божьему в гимназии учился?
– вздохнул Чернецкий.

– Учился, - кивнул Гарька.

– Про содомский грех знаешь?

– Это когда жители Содома и Гоморры на ангелов напали, - кивнул Гарька.

– Это когда естественное употребление женского полу заменяют на противоестественное мужского, - наставительно сказал Серафим.
– Полицейский врач осмотрел труп офицера, которого Север укокошил, и нашёл, что того как раз и употребили.

– А как же… Серафим, а как это может быть? Ну, я хочу сказать - куда? Ведь некуда же.

Чернецкий поперхнулся и замахал на Гарьку руками.

– Ну тебя, Горшечников! Ещё не хватало, чтобы я тебе технику объяснял. Всё равно пробовать не станешь. Неправда это, понял? Однополчане убитого решили прикрыть срам своего товарища, известного содомита, на нашего князька заодно и этот грех повесили. Почитай, - он бросил на стол сложенный вчетверо листок.
– Злоклятов-младший потерял, когда выбирался на волю.

* * *

Гарька взял письмо.

«С годами дьявольские наклонности молодого разбойника развились и получили логическое завершение: на каторге он сошёлся с большевиками, принял их учение, затем бежал и жил по фальшивым документам какого-то несчастного, без сомнения, погибшего от рук самого Салазариани или его помощников. Под тем же фальшивым именем он сражался на германском фронте. Я слышал, что при этом он проявил большую отвагу. Не сомневаюсь, впрочем, что первоочередною его целью было проведение пропаганды. Когда мы встретились, он был уверен, что я не знаю его подлинного имени и признаю его, как соратника по оружию. Ныне он подался в комиссары. Вот из таких людей и состоит большевистская партия!»

– Опять чужие письма читаешь?

Гарька вздрогнул. Снейп вынул письмо из его руки.

– Мне Серафим дал.

– Ну и что?
– беззаботно пожал плечами Чернецкий.
– Ничего особенного там не написано.

Лютиков покачала головой, взял письмо и спрятал его в нагрудный карман.

Георгина внесла самовар.

– Выходим завтра?
– уточнил Серафим и широким жестом поставил на стол темную пузатую бутылку.
– Коньяк французский. А это, Ромуальд, поделишь с Георгиной - шоколад швейцарский.

Лютиков страдальчески поморщился.

– Наградили же имечком, - проворчал он.
– А кстати, об именах. Всё хочу спросить, Север, почему тебя Маголова Блондином называет?

– Привыкла за годы партийной работы. Сразу после побега я перекрасился в блондина, - комиссар смущённо покашлял.
– Патентованная краска «Холлендер»… потом пришлось голову побрить, а то смех смехом - корни чёрные, концы белые, хоть в зоосад устраивайся, зеброй работать. Так и стали называть, вроде в шутку.