Красноармеец Горшечников

Снарк

– Это не казаки, - отозвался Лютиков в недоумении.
– Те бы сразу начали отстреливаться.

Подбежал Долгодумов.

– Хата щелястая, - сказал он, - охраны никакой.

– Хорошо вооружены?

– Пулемётов точно нет. Только винтовки. Странные они, товарищ комиссар. Сброд какой-то.

– Эй, кто такие будете?
– осторожно крикнули из хаты.

– Отряд комиссара Севера! Именем революции - сдавайтесь!

В доме посовещались.

– Не стреляйте! Мы выходим.

Один за другим хату покидали люди, высоко подняв руки.

–

Это кто?
– растерянно спросил комиссар.
– Что это за отребье?

Вид пленные имели самый затрапезный - рваные шинельки, кургузые пиджачки, опорки. Знаменосец, тащивший свёрнутое чёрное знамя, был обут в калошу на левую ногу и рваный сапог на правую.

* * *

– Капрал Шнобцев моё фамилие. Дезертиры мы, - сказал вожак удивительного войска.

– Откуда?
– комиссар развеселился.

– Отовсюду. Вы бы нас не трогали, а? Мы же чего… домой пробираемся.

– Вижу я, как вы пробираетесь, - заметил Чернецкий, разглядывая соломенное канотье на голове одного из дезертиров.
– Из Красной Армии тоже бежали?

– Мы большевикам сочувствующие, - заверил Шнобцев.

– Почему флаг не красный?

Шнобцев замялся.

– Так… надо красный? Будет!

Бойцы начали смеяться:

– Ну, пройда!

Фыркнул и комиссар:

– Жулик ты, Шнобцев.

Один Лютиков передёрнулся и поглядел волком.

– Такие мародёры позорят всех бойцов революции!

Снейп похлопал его по заострившемуся от неприязни плечу.

– Какие же это революционные бойцы? Всякий видит, что простые шаромыги.

– Ни боже мой!
– поклялся Шнобцев.
– Никогда мы грабиловки ни на грош не сочиняли! Всё у мёртвых отняли. Им-то имущество уже без надобности.

– Поехали, - сказал комиссар.
– И так до ночи проваландались.

– Эй, а мы?

– Сдайте оружие и валитесь к чёртовой матери.

– Хоть наган разрешите оставить!
– взмолился Шнобцев, опасливо посматривая на старика с обрезом. Из-за его спины выглядывала толстушка. В руке она держала чугунную сковороду на длинной ручке.
– Постреляют же нас.

– Туда вам и дорога. Ладно, один оставьте. Всё равно до стенки доиграетесь. Поворачивай, ребята!

– А может, мы с вами?
– совсем осмелел Шнобцев.

– Нет!
– рявкнул Лютиков.

– Товарищ помполит!
– удивился комиссар.
– Люди просятся в Красную Армию. Нельзя им препятствовать. А дисциплину мы в них воспитаем.

Лютиков с сомнением посмотрел на хитрую рожу Шнобцева.

– Ты это мне назло?
– спросил он досадливо.
– В отместку за Делакур?

– Ну что ты, - комиссар дернул ртом, пряча улыбку.
– Какая такая Делакур? Ты ж у нас ничем, кроме мировой революции и воспитания пролетариата, не интересуешься.

Помполит насупился ещё сильнее и повернул конька. Всю дорогу до города он демонстративно держался рядом с Чернецким.

Флора Гавриловна, дочь инженерного спеца Делакура, вместе с папашей своим оказалась в соседях с руководящим составом отряда Севера,

и немедля заняла мысли, если не сердца оного состава. Скромный Лютиков только вздыхал и читал иногда красавице Фета, а вот комиссар с Чернецким сразу перешли к боевым действиям. Иной раз Гарьке казалось, что борются они за Флору, как за приз - не ради прибытка, а из желания обскакать соперника. Флора Гавриловна, однако, оказалась крепостью неприступной и близко к себе никого не подпускала. Впрочем, и не отталкивала. Едва разочарованный соискатель начинал терять к ней интерес, как красавица приглашала его на чай или позволяла проводить её до папеньки, денно и нощно пропадавшего в порту.

Гарьке с Ромкой Флора ужасно нравилась, хоть надежды у них не было никакой. Да и кому бы она не понравилась? Мало что красавица, так ещё и папаша Делакур, обожавший дочку, наряжал её, будто куклу. Шёлковые локоны, шёлковые ножки, зубы - один к одному, как жемчуг в ожерелье…

– А чего это Лютиков злится?
– спросил Ромка шёпотом.

– Вчера Делакур опять в порт засобиралась, - желчно сказала Георгина, - просила Лютикова с нею прогуляться. Так Снейп его услал в окружком за какой-то надобностью, а сам пошёл провожать.

– Куда народ - туда и урод, - проворчал Гарька.

– Делакур, Делакур, - замурлыкал Ромка по-котовьи.
– Хороша Глаша…

– Да не наша, - добродушно одёрнул друга Гарька.
– У неё сердечных претендентов поболее, чем у тебя волос на голове.

– Оно и немудрено.
– Ромка стащил шлем, погладил себя по макушке, покрытой жёсткой медной щетиной.
– Медленно растут. Что б такое сделать, чтоб побыстрее взошли?

– Намажь башку навозом, - посоветовал Фильченко.
– Вмиг заколосится.

Бойцы загоготали. Ромка надел будёновку и осклабился, ничуть не обиженный. Масса солдат, дезертиров и беженцев принесла в город тиф. Север велел всему отряду уничтожить вошь и первый остригся.

«Не отрежу!» - ерепенился Улизин, однако сдался после того, как в сыпняке свалился Чернецкий, тоже державшийся за свой чуб до последнего. Прошло три месяца - чуб не спешил отрастать. Гарьке подчас становилось неловко перед другом: у него самого волосы отрастали как по волшебству.

Горшечников поймал взгляд Серафима: худой, как щепка, будто обгоревший после болезни, но по-прежнему весёлый, он всё равно был хорош, и даже пахло от него аткинсовским «Шипром». Чего удивляться, что Делакур его и выбрала.

Чернецкий подмигнул Георгине.

– Чего скучная?

Та сжала губы и отвернулась. Не могла простить Флоры Гавриловны.

– Что вы в этой тунеядке находите? Нетрудовой элемент! Сидит на шее у отца, только и знает, что наряжаться.

– Она в концертной бригаде работает, - вступился за Делакур Гарька.

Георгина вовсе свела брови: не то обиделась на друга, не то вспомнила, как в той же концертной бригаде с выражением прочла басню «Стрекоза и Муравей», глядя прямо на Делакур, сидевшую в первом ряду, а та лишь улыбалась беззаботно.