Крестоносцы. Полная история

Джонс Дэн

Вскоре захват власти вышел Алексею боком, поскольку проблемы посыпались на него одна за другой, а его империю атаковали все подряд: сельджуки Анатолии, венгры, болгары и балканский народ валахи. Пока император пытался отбить нападения, юный сын Исаака II, которого также звали Алексеем, задумал отмщение. В 1201 году ему удалось бежать из страны на Запад, где он нашел пристанище при дворе Филиппа, герцога Швабии и короля Германии, женатого на сестре Алексея Ирине Ангелине. Когда Алексей прибился к Филиппу и Ирине, ему было едва ли девятнадцать лет, и почти все знакомые с ним считали его безнадежно незрелым, легкомысленным и склонным к пьянству. Тем не менее он сумел воспользоваться своим положением в Германии, чтобы организовать свержение дяди-императора. В 1201 году при дворе Филиппа Швабского он познакомился с предводителем крестоносцев Бонифацием Монферратским и заронил в его ум поистине ужасную идею.

Зимой 1202–1203 годов в Зару прибыли послы Алексея и от его имени сделали венецианским и французским крестоносцам неслыханное предложение. Если они помогут юноше вернуть отцовский трон, сказали послы, Алексей подчинит Византийскую империю духовной власти папы римского, выплатит крестоносцам двести тысяч серебряных марок, а также либо лично присоединится

к крестовому походу, либо отрядит десять тысяч солдат в помощь крестоносцам в их походе на Александрию и, кроме того, обязуется в течение своей жизни содержать пятьсот рыцарей (что было примерно равно численности конных тамплиеров, находившихся в то время в Утремере), защищающих Иерусалимское королевство [621] . Это потрясающее предложение не только в мгновение ока решало все финансовые проблемы крестоносцев — оно давало возможность избавиться от угрозы со стороны Айюбидов на время жизни целого поколения. Юный Алексей подчеркивал, что «столь выгодные условия еще никогда и никому не предлагались» [622] .

621

Villehardouin and De Joinville, с. 23.

622

Там же.

Как и любое предложение, слишком хорошее, чтобы быть честным, предложение Алексея представляло собой хитросплетение бравады и лжи. В армии крестоносцев вспыхнули горячие споры между теми, кто отчетливо это видел, и теми, кто видеть не желал. Самые трезвые головы — в том числе Симон де Монфор и Рено де Монмирай — в знак протеста покинули войско и отправились в Сирию своим ходом. «Им казалось глупым и неправильным, чтобы небольшой отряд паломников… отказался от предполагаемого паломничества и объявил войну — со всеми ее опасностями — городу, такому укрепленному и густонаселенному, для того чтобы потрафить незнакомцу, — писал Гунтер Пэрисский. — Эту войну невозможно было бы довести до конца без огромного количества жертв с одной стороны, а возможно, и с обеих» [623] . Но Бонифаций Монферратский, Балдуин Фландрский, Людовик Блуаский и Гуго де Сен-Поль приняли предложение Алексея — в надежде сыграть на предубеждении против греков, распространенном среди рядовых крестоносцев, которых издавна потчевали байками о византийском вероломстве как о причине неудач крестоносцев прошлого и которые считали восточных христиан изнеженными и развращенными «подлецами из подлецов» [624] . Что важнее всего, Дандоло тоже был обеими руками «за», поскольку затруднения его никуда не делись. Он вложил все богатство республики в эту авантюру и увяз в ней, так что иного выбора, кроме как продолжать начатое, у него не было.

623

The Capture of Constantinople, с. 83.

624

Там же, с. 89.

25 апреля 1203 года, в день святого Марка, Алексей прибыл в Зару, чтобы присоединиться к походу. В начале лета венецианский флот поднял якоря, разорил Корфу, обогнул Пелопоннес и направился прямиком к Дарданеллам. Приближаясь к Константинополю, крестоносцы встретились с двумя кораблями, на борту которых были «пилигримы, и рыцари, и сержанты», которые ответили на призыв Иннокентия, но вместо Венеции вышли в море из Марселя, исполнили свои обеты, повоевав год в Иерусалимском королевстве, а теперь возвращались домой. «Когда же они увидали наш флот, столь богатый и хорошо снаряженный, то испытали такой стыд, что не осмелились показаться нам на глаза», — писал Виллардуэн. Однако слова его вызывают сомнения [625] .

625

Там же, с. 30.

23 июня перед ними показался Царственный град — прекрасный, как всегда. Пораженный Виллардуэн восхищался его «высокими стенами и мощными башнями… а также богатыми дворцами и величественными храмами» [626] . Пусть Константинополь и не процветал под властью братьев Ангелов, но, как и прежде, был самым большим и надежно защищенным городом к западу от Багдада — и священнейшим к востоку от Рима: в его церквях покоились мощи почти пяти сотен христианских святых [627] . Виллардуэн вдруг осознал, какую непосильную задачу взяли на себя крестоносцы. «И не было ни одного человека, отважного и решительного, кто не содрогнулся бы от этого зрелища, — писал он. — И неудивительно, поскольку со времен сотворения мира еще ни один народ не брался за столь грандиозное предприятие» [628] .

626

Villehardouin and De Joinville, с. 31.

627

Harris, Jonathan, Constantinople: Capital of Byzantium, второе издание. (London, 2017), с. 6.

628

Villehardouin and De Joinville, с. 31.

Добравшись до Константинополя, Дандоло посоветовал крестоносцам подождать с захватом города и пополнить запасы провианта, напав на соседние острова. Они последовали его совету, и следующие две недели прошли как «странная война». А потом наступило 10

июля, и грандиозное предприятие началось: крестоносцы атаковали одновременно с моря, со стороны Босфора, и с суши, нанеся удар по пригороду под названием Галата, где стояла крепость, от которой тянулась громадная цепь, перекрывавшая вход в бухту Золотой Рог. По этой бухте можно было подобраться к восточной части морской стены Константинополя и к оборонительным сооружениям на суше, протянувшимся на юг от Влахернского дворца. Вооруженное сопротивление греческих войск, посланных императором Алексеем III, быстро сошло на нет. Венецианские галеры прорвались через эскадру греческих трирем, большой отряд пеших и конных воинов высадился на сушу и проложил себе путь в Галату, где, опустив цепь, солдаты впустили флот в Золотой Рог. Юный самозванец Алексей продефилировал перед любопытствующими горожанами, рассматривавшими его с высоты константинопольских стен. Встретили его презрением и насмешками.

Всю следующую неделю крестоносцы разгружали корабли, разбивали лагерь и воздвигали осадные орудия. Затем, 17 июля, они вступили в «ужасающую схватку» с защитниками города, в которой «стоны неслись со всех сторон» [629] . Французы ломали таранами стены, окружавшие Влахернский дворец, сражаясь с греческими солдатами, пизанскими купцами и Варяжской гвардией, орудовавшей боевыми топорами. Венецианцы атаковали город с воды, и именно тогда произошла одна из самых известных в истории Крестовых походов сцен: когда загудели боевые трубы, старый, слепой Дандоло встал на носу своего увешанного алыми полотнищами корабля, а за его спиной развевался венецианский флаг с крылатым львом святого Марка. Затем галеры причалили, солдаты высыпали на сушу и вступили в бой на берегу.

629

Annals of Niketas Choniates, с. 298.

Тем временем большие транспортные корабли, покрытые бычьими шкурами, что защищало их от греческого огня, подошли вплотную к стене, обращенной в сторону моря. Моряки зацепились за стену абордажными крюками, а затем опустили на нее штурмовые лестницы с корабельных мачт. Солдаты, которые не боялись высоты, могли пробежать по этим шатким «парящим мостам» и попытаться взобраться на городские башни. Венецианцы и французы перебежали на стены, «начали битву с римлянами, защищавшими башни, и легко обратили их в бегство» ^{139} [630] . Овладев частью стены, крестоносцы подожгли прилегавшие к ней дома, устроив пожар, который уничтожил северную часть города от Влахернского дворца до Евергетского монастыря, расположенного почти в трех километрах. К ночи город пылал, а в воздухе разносились крики и гневные протесты горожан, разъяренных неспособностью Алексея III защитить их. Алексей тем временем решил, что с него достаточно. Когда опустилась тьма, он взял из императорской казны золота почти в полтонны весом и столько драгоценностей, сколько смогли унести его слуги, и сбежал. Следующим же утром его слепого брата Исаака выпустили из заточения и усадили на трон, которого он лишился восемь лет назад. Через двенадцать дней, 1 августа, крестоносцы прислали в Константинополь Алексея, сына Исаака, где он тут же был возведен на императорский престол как соправитель отца, взяв себе имя Алексей IV.

630

Там же.

Падение Константинополя крестоносцы восприняли как чудо. Вопреки всякой вероятности и несмотря на одолевавшие их войско расколы и неверие в собственные силы, Господь им все-таки улыбнулся. Граф Гуго де Сен-Поль, все еще мысливший в рыцарской парадигме, внушенной ему пятью годами ранее проповедями Иннокентия III, писал домой, похваляясь своими победами: «Ежели кто хочет послужить Господу… и желает носить благородное и светлейшее звание „рыцаря“, пусть примет Крест и следует за Спасителем, и придет пусть на турнир Божий, на который призван он самим Господом» ^{140} [631] . Однако вскоре энтузиазм Гуго испарится. Крестовый поход был еще далек от завершения.

631

Английский перевод и обсуждение связи между рыцарством и движением крестоносцев, см. Hodgson, Natasha, ’Honour, Shame and the Fourth Crusade’, Journal of Medieval History 39 (2013), с. 220–39.

Перед венценосными отцом и сыном, а заодно и перед крестоносцами, вернувшими им власть, немедленно встали две острейшие проблемы. Во-первых, жители Константинополя готовы были взбунтоваться. Во-вторых, в императорской сокровищнице не нашлось двухсот тысяч серебряных марок, обещанных юным Алексеем IV. И беда не замедлила случиться. 19 августа 1203 года в Константинополе вспыхнуло восстание против латинских христиан, спровоцированное отчаянными действиями императоров, которые святотатственно разоряли церкви и отправляли драгоценные оклады святых икон и церковную утварь на переплавку в уплату долга крестоносцам. В отместку отряд латинян во главе с венецианцами атаковал мечеть, принадлежавшую константинопольским мусульманам и находившуюся под императорской защитой. Беспорядки мгновенно переросли в уличные бои, и крестоносцы вновь прибегли к огню как к наилучшему средству обороны. В этот раз пламя вспыхнуло еще ярче: огонь пронесся по всему городу «от моря до моря», уничтожив на площади больше полутора квадратных километров древние дворцы, жилые дома и городские памятники, рынки и суды, и чуть было не сжег храм Святой Софии и ипподром. Зрелище, как писал Никита Хониат, было «жуткое» [632] .

632

Annals of Niketas Choniates, с. 304.