Кристальный матриархат
Шрифт:
— Оно, — вздыхаю с облегчением. — Теперь жду пострела. Чуть не опоздал.
Усаживаюсь на берегу лужицы и начинаю ждать, глядя на своё отражение.
Через некоторое время вижу, как на бережок подбегает мелкий сорванец, которым я был много-много лет назад. Глазеет, о чём-то соображает. Думает. Рожицы корчит.
— Мужчина, вы кто? — спрашивает малец и продолжает морщиться.
Я сдерживаю себя, чтобы ничего не сказать и не испортить огольцу его дальнейшую жизнь и работу посредника.
— Дяденька,
Улыбаюсь, не в силах сдержаться, и киваю, мол, совсем не немой и хорошо его понимаю.
— Где тут чудеса, на которые меня поглазеть прислали?
«Вон там, у бережка», — машу я рукой в сторону от лужицы, а потом двумя пальцами показываю ножки идущего человечка, давая понять, куда нужно топать.
— Понятно всё. Спасибо. Я пошёл, а вы тут не утоните. Здесь по щиколотку, — откликается моё далёкое детство.
Мальчишка исчезает, а я остаюсь ждать его возвращения.
— Где ты, жучок-паучок? Твоя очередь помогать, — говорю вновь постаревшему отражению и вспоминаю давнего помощника жучка-жужелицу.
* * *
— Вот-вот. Уже на пляже мой пострел, — шепчу себе. — Только бы сдержаться. Только бы без эмоций.
Слышу лёгкие шаги, вижу отражение пролетевшего жука, слышу давно позабытое «ц-с», и уже точно знаю, что я вернулся к глади пляжа в своем далёком мороке после суда Кармалии, Кристалии, Ливадии и Стихии.
— Сдержись. Только краем глаза. Краешком, — шепчу себе и жду. — Вот он, родимый.
Вижу мальчишку, осторожно заглядывающего в воду, и понимаю, что час пробил. Резко встряхиваю головой, и из правого виска выскакивает искра, горящая белым светом, которую тут же ловко ловлю рукой, как до этого зёрнышко.
— Служи мне верой и правдой с самого начала, — говорю своей искорке, прослезившись от стариковских чувств. — Что не ясно будет – объяснишь. От ошибок лишних убережёшь. Прощай, родная моя.
А мальчишка уже опустился на колени и начал умываться. «Я» маленький ни о чём не догадывается, что сейчас получит в лоб моей искрой, моими знаниями и опытом. Моим светом, который взрастил, пройдя все тяготы, все приключения, все несчастья. И только маленькая искра-помощница сейчас поселится в его садовой головке. У меня, такого крошечного, такого счастливого, такого… Безгрешного.
Размахиваюсь и нежно стукаю создание по ту сторону зеркала времён по голове, вбивая в неё свой подарок, и поднимая с двух сторон глади брызги волшебной воды. Воды-мостика, воды-почтальона между мной и моим детством, которую я еле нашёл в одном очень далёком молодом мире.
— Что же ты делаешь! — обижается на меня отражение детства.
«Всё получилось, — думаю я умиротворенно. — Всё, как было, так и будет. Круг замкнулся. Радуйся мама Кармалия или печалься, но я всё сделал так, как надоумил ухарь-отец,
Заканчиваю со своими стариковскими чувствами, вытираю слёзы и возвращаюсь домой.
* * *
— Получилось! Здоров, чертяка! — набрасывается на меня, как на старого знакомого неведомый парнишка.
— Здравствуй, — приветствую я в ответ. — Куда я попал?
— Туда, куда надо. Теперь можешь думать и говорить. Это, брат, наше убежище. Здесь головастикам и самим можно думать, и младшим помогать. Мы у старого Бога за пазухой. С его, разумеется, разрешения, — несёт несусветную чушь мой новый знакомый.
— По мне так простая пещера. Побольше нашей, конечно, но не похожа она на пазуху Бога, — объясняю я своё мнение о месте, в которое незнамо как угодил.
— Осматривайся. Пока тут никого «бесчеловечного» не шастает. Ха-ха-ха! — смеётся новый знакомый над своей шуткой.
— Как тебя звать? Может, познакомимся сначала? — предлагаю я пареньку на пару лет меня постарше.
— Как и тебя, Головастиком. Только я из грозди Августинии. Сестры твоей Кармалии. И я из мира Вериллия, — продолжает он свои басни. — Вообще-то я Свет-Пересвет. Или просто Пересвет, или Перец, или Перчик, или Светик. Как хочешь, так и зови. Здесь друг на друга за такое не обижаются.
А про пазуху ты зря. Это, действительно, место у самого настоящего Бога. Он уже скоро умрёт. Через пару тысяч циклов. Поэтому разрешает, как самый старший из них, из Богов, нам здесь скрываться и от миров, и от Богов. Заодно, веселить старика, как можем. Чтобы кровь по его жилам журчала, молодость вспоминая.
— Понял. А меня Александром зовут, — представился я.
— Да тебя, почитай, все знают, кроме тебя самого, — снова залился смехом Пересвет. — В курсе, сколько легенд о тебе и твоих приключения ходит? Тебя же в академиях посредников изучают. Как ты лихо всё улаживал да за месяц-другой между целыми гроздями миров разницу сглаживал.
— Враки всё это, — отмахиваюсь я.
— Пока, может, враки, но живём и надеемся, — смеётся новый знакомый, не уставая.
— Зачем звали? У меня там… Утюг не выключенный, — пытаюсь пошутить, но у меня не получается.
— У тебя там Ясень не выключенный. Вернее, связанный. А звали для ознакомления. Искру получил, значит, пора к нам. Обвыкнешься, и твоя очередь следующего головастика звать. Вон, в той книге о нём и прочитаешь.
Я смотрю в сторону, указанную Пересветом и вижу Димкину довольную рожицу.
Глава 25. Кубанские перекрёстки
— Очухался, ирод? Всё утро плакал во сне. Бредил о чём-то. Меня ногой отталкивал. А ещё взрослый называется. Не стыдно тебе, дяденька посредник? — насмехался надо мной Димка с утра пораньше.