Кровь в его жилах

Лаас Татьяна

Приспешница прищурилась, отказываясь испуганно ойкать и белеть.

— Что ж… Карты на стол? Хорошо. Князь вам правильно сказал, что вы не имели права рисковать собой, отправляясь в Серые ручьи. Вы важны для страны. Ваша жизнь может быть не дорога вам, но отчизне она нужна. И, черт меня дери, я буду защищать вас от вас же самой. Это первое. Второе… Ваша репутация. Она должна быть идеальна. И какие-то проходимцы, набивающиеся в ваши временные аманты, вам не позволительны. Особенно из другого класса. Третье… Хотите вы того или нет, вам придется ради страны сесть на трон. Ваше «нет» даже не рассматривается. «Катькина истерика» не

должна повториться. Никогда. И я запихну вас на трон невинной барышней чего бы мне это ни стоило.

Светлана кивала на каждый пункт Екатерины Андреевны. Убедившись, что та не намерена продолжать, крайне серьезно сказала, чтобы избежать любых кривотолков:

— А теперь слушайте меня. Я не знаю, кто у вас погиб в «Катькину истерику». Скорее всего родители. Моя семья тоже погибла тогда же.

«И вера в семью!» — она не стала добавлять.

— … Я понимаю вашу боль, но я не сяду на трон. Я не буду марионеткой. Я это уже сказала. От того, что сильная кровь Рюриков вернется на трон, ничего не изменится. Сановники не перестанут рвать глотки за власть и привилегии, чиновники не усовестятся и не перестанут мздоимствовать, фабриканты не возлюбят своих рабочих и не станут делиться благами с ними, а на колосьях не будут родиться сразу булки. И ангелы не воспоют с небес. И народного ликования хватит на пару дней, быть может. Вся надежда только на то, что раз в пять лет власть, благодаря выборам, будет меняться — рано или поздно, как во Франции или в Новом свете, у бриттов или итальянцев, к власти придут умные люди. У нас же они тоже где-то есть, я полагаю. А императорская кровь — так себе гарантия ума.

— Вам и не надо править, Елизавета Павловна, — не удержалась от колкости Екатерина Андреевна.

— Я уже говорила — марионеткой я не буду. И для того, чтобы «Катькина истерика» с многочисленными жертвами не повторялась, именно возвращения крови Рюриков на престол и нельзя допускать. Пока есть люди, которые свято верят, что из-за крови они и есть Россия, такие бедствия будут и будут продолжаться. Поверьте, я видела, что двигало императрицей Екатериной Третьей, когда она устроила магический шторм. Она свято верила, что имеет право распоряжаться миллионами жизней. И это страшно, Катя. Это было страшно.

— Вы обязаны быть на троне, Елизавета Павловна. Разве землетрясение этой осенью вас не убедило?

— Я обязана стране одно — я обязана разорвать магический договор между стихиями и Рюриками. Ни один человек не имеет права держать в узде такие силы и натравливать их на свою отчизну. Я разорву договор, чего бы мне это ни стоило. И я предупреждаю, Екатерина Андреевна, не стойте у меня на пути.

Приспешница все же побелела. В кабинете повисла тишина. Светлана сказала все, что хотела. Уходить всерьез она не собиралась, но сможет, потому что не Дальногорским припирать её к стенке.

Екатерина Андреевна что-то решила для себя. Она тихо сказала:

— А тогда рядом, плечом к плечу стоять можно? Без осуждения, без ехидства и гнева, без слежки, только с заботой о вашей репутации, можно? Я маг первого ранга. В документах поддельное свидетельство о третьем ранге. Я буду рядом. Я не подведу. Слово чести. И никакого больше яда.

— Я подумаю… — Светлане не дали договорить — в кабинет снова заглянул Тимофеев, докладывая:

— Там из сыска титулярный советник Петров прибыл, говорит, вы его ждете…

Светлана резко бросила:

— Проси!

Владимир

явно пришел с новостью об анонимном письме с угрозой.

Глава четырнадцатая

Саша получает неожиданную свободу

Петров, поздоровавшись со Светланой и Екатериной Андреевной, прошел в кабинет, бросив удивленный взгляд на белые астры. Светлана мысленно вздрогнула. Нет, вот он точно не должен ничего помнить! Он не маг. Ладно княгиня Волкова — на ней было столько защитных плетений, что баюша могла не справиться с ними до конца. Ладно Лапшины — они обе слабенькие, почти необученные, но все же ведьмы, хоть только привороты и умеют бросать. Ладно Саша — он кромешник, с ним, наверное, сразу стирание памяти было обречено на провал, как и с Мишей — тот сильный маг. Но Петров точно не может ничего помнить.

Светлана, стараясь удержать в узде разбегающиеся мысли, жестом предложила сыщику сесть на стул перед своим столом. Владимир поблагодарил кивком и, не смотря на обычную сдержанность, все же, глядя на букет, признался:

— Не поверите, Светлана Алексеевна, в свое время меня Александр Еремеевич вопросами замучил: кто же у нас так любит белые астры. Оказывается, вы.

Светлана под внимательным взглядом Екатерины Андреевны лишь качнула головой, признавая очевидное. У неё отлегло от сердца: Владимир ничего не помнил. Просто Саша упорный. Странно только: Светлана была уверена, что букет астр после больницы стоял в приемной зале уземонского полицейского участка, а не в Сашиной казенке. И ведь не спросишь…

— Владимир Захарович…

Мужчина повинился, совсем как Саша:

— Простите. Люблю, когда ответы находятся.

— Давайте ближе к делу. — Она смущенно поджала губы, поздно вспомнив про помаду — та напомнила о себе неприятным липко-розовым вкусом. — Вы же по поводу анонимного письма пришли… Вам удалось что-то узнать о том, кто мог его прислать?

— Не совсем. — Владимир сцепил руки в замок. — Я изучил письмо и сам конверт, обнаружив на них несколько отпечатков пальцев. Опознаны ваши и Екатерины Андреевны, которые она утром любезно предоставила нам в Сыске. Еще, крайне неожиданно, на конверте, не на бумаге, обнаружен отпечаток указательного пальца Громова.

Светлана нахмурилась — вот такого поворота дела она не ожидала:

— Простите? Александра Еремеевича? — Она попыталась понять, где Саша и конверт могли пересечься. Получалось, что только в Сыске. — Разве он видел конверт…

Владимир отрицательно покачал головой:

— В том-то и дело, что про письмо он еще не знает. Он не показывается в Сыске уже второй день — дела служебные… Еще пару отпечатков на конверте опознать не удалось. Скорее всего это пальчики почтальонов или сортировщиков. На самом письме опечатки только ваших пальцев и Екатерины Андреевны. Иных нет.

Как-то даже представить, что Саша сидел за пишущей машинкой и всерьез печатал: «Ты забрала у меня самое дорогое — я заберу у тебя тоже самое!» — сложно. Нет, отрицать, что Светлана забрала у него самое дорогое: воспоминания — глупо. Отобрала, пусть это и не её выбор был. Но… Но… Саша так точно не мог поступить. Он не мог написать угрозы, о таком даже думать смешно. Он из тех, кто говорит в лицо. Княгиня — да. Она могла. Даже Веру Лапшину можно представить за пишущей машинкой, аккуратно двумя пальчиками печатающую угрозы, прикусив при том нижнюю губку. Но Сашка?!