Крупа бывает разная (сборник)
Шрифт:
— Ты что же, проголодался? — усмехнулся колдун, но, приглядевшись, прищурился.
— Черт, что ли?
— Он самый, — подтвердил Владимир.
— Молодец, — похвалил Афанасий и ткнул в пойманного «кота» пальцем.
— Знаешь его? — спросил он у Иннокентия.
— Никак нет, — отозвался черт.
— Ну что же… все еще любопытнее, — улыбнулся Афанасий и окрикнул: — Ну что стоишь? Руку мне подай.
Дверь в избу Алевтины оказалась не запертой. А и правда, чего ей было опасаться? Афанасий зашел в дом, нарочито громко топая. Хозяйка вышла к нему.
— Чем заслужила такую честь? — уперла она руки в бока.
Вместо ответа на порог шагнул Владимир, продолжая держать за шкирку пойманного черта. Следом вошел Иннокентий и встал от колдуна по левую руку.
Женщина медленно опустилась на пол и поползла к Афанасию. Не успел он опомниться, как она принялась целовать его грязные сапоги.
— Не губите! Не губите, ваше высокоблагородие! Бес попутал! Само вышло!
— Само из Пустоши вышло, да в твою избу запрыгнуло, а? — он пнул Алевтину легонько. — А ну встань и отвечай. Всю правду. Тебе решать — или на кол за ведьмовство, или на каторгу за участие в душегубстве.
— Душегубстве? Ваше высокоблагородие, не губила. Девкам выворотную траву давала, был грех. А чтобы живую душу — да никогда, вот вам истинный крест! — Алевтина принялась истово креститься. — Лекарка я, повитуха. Детишкам на свет божий помогаю выбраться, стариков дохаживаю…
— …чертей вызываешь. А скажи мне, Алевтина, как тебя твой черт не пожрал?
— Так сама отвар пью. Чтобы женская кровь только под новую луну выходила. И Ваську на эти дни на цепь сажаю. Да баловство это, ваше высокоблагородие, один раз и было всего, не ведьмую я! Честная повитуха!
— Ладно, отвечай, раз честная. В сговоре с молодой женой Стрельникова была? М?
Женщина снова припала к его сапогам. Он брезгливо отодвинулся.
— Да как же… не убивала я, Христом Богом… сами они померли, вот крест, сами.
— И от чего же помер старый колдун?
— Так от горячки грудной. Давно ею болел. Лечила я его, бабка мне секрет передала. Не убива-ала… — она завыла.
— Вот что. Давай, рассказывай, как все было, начистоту. Как Стрельников так удачно от горячки помер. А потом подумаем, что с тобой делать.
К поместью Стрельникова подошли уже вчетвером. Увидев их, молодая вдовушка, передав ребенка кормилице, тут же попыталась броситься в ноги. Сговорились они все, что ли?
— Убери ее, — приказал своему черту Афанасий, — а то они мне на сапоге дыру протрут, а сапоги новые почти.
Владимир рывком отдернул девицу от хозяина и остался стоять, крепко держа ее за воротник.
— Ну что… сама покаешься, или дознание проводить будем? Если покаешься да расскажешь все чистосердечно, может, и монастырем отделаешься.
— Да каюсь! Каждый день в церкви поклоны бью, лоб уже расшибла, да разве бы решилась я на такое? Но ведь уморить грозил! Черту на корм отдать и меня, и сыночка. Если не его кровь.
— А ты на что надеялась? Ублюдка принести, и не заметит никто?
— Так ведь мог и его быть. Мог! С Алевтининым отваром сила к нему мужская вернулась, любил
— А если любил, зачем с полюбовником спуталась?
— Дура молодая! — запричитала девица. — Не хотела, видит Бог, не хотела я замуж за старика. Да матушка велела, где мне ослушаться? А что он в любви? Потыкал, потыкал, да и захрапел. Я уже и у Алевтины какой покрепче отвар просила, да та только руками разводила. А тут Федор… хоть и конюха нашего сын… но какие у него глаза, как васильки… были… — она зашлась в рыданиях и принялась заламывать руки. И рухнула бы на пол, если бы черт не продолжал крепко ее держать.
— Поймали они ее, бедную, прямо на горячем и поймали, — пояснила Алевтина, — их высокоблагородие в отъезде были, да вернулися днем раньше. Лично обоих порол, Федьку насмерть, а она оклемалась. Я ее выхаживала. Тогда мы и сговорились.
Только сначала я ей выворотное зелье дала. Понесла, она, дура грешная, а от мужа или полюбовника, сама не знала.
— Тьфу ты, — Афанасий сплюнул на пол, — это ж надо — с конюхом. Спасибо, не с конем, — он сам рассмеялся своей шутке. — Так значит, не вышло вытравить, а?
— Не вышло. Крепко сидел, а как на свет полез, так и мамку чуть не убил.
— Сила в нем колдовская потому что, — Афанасий наклонился к вдове, — были у тебя в роду колдуны? А?
— Были… — прошептала девушка, — дед был колдун. Если бы он не помер — не разорили бы нас! И не пошла бы я замуж за черта старого!
— За черта… лучше бы ты с чертом шашни крутила. А что, — он указал на Иннокентия, — симпатичный черт. Подойди сюда, — скомандовал он.
Иннокентий шагнул к нему и согнулся в глубоком почтительном поклоне.
— Пойдем, я тебе покажу, как тебя извести хотели. Где спальня твоего помершего хозяина?
Иннокентий снова отвесил поклон и уверенно зашагал по дому. За ним засеменила Алевтина и двинулся Владимир, таща девицу почти волоком.
В спальне Афанасий подошел к кровати и отдернул свисающее до пола покрывало.
— Видишь? Даже полы вымыть не догадалась. Дура — она и есть.
— Господи прости, — вздохнула Алевтина. На полу под кроватью был мелом нарисован алатырь.
— Если бы тебя Стрельников с сообщением не услал, то, как только он позвал бы за попом или агония началась, тут я только гадать могу, так повитуха наша мигом бы примчалась. И отправился бы в Пустошь прямо под хозяйскую кровать. Но, ничего. Послужишь еще. Лети в Канцелярию с донесением его сиятельству. Скажи, пусть драгун пришлет.
Он повернулся к женщинам:
— Я знаю, что вы Стрельникова не травили. Как стало ясно, что ребенку быть, так и порешили, что больше ты, Алевтина, лекарство ему носить не будешь. Что ты ему давала вместо лечебного отвара?
— Так простой взвар. Травки похожие по вкусу подобрала, и все. Болезнь почти сразу и вернулась. Помирают ведь от нее, ежели до выпивки да обжорства охочи.
— Все так и расскажешь, что слышал, понял? Кроме ведьмовства. Про него молчи. Да я еще записку напишу. Тащи мне перо и бумагу.