Кукловод: Реквием по Потрошителю
Шрифт:
— Когда ты свершишь свой реквием, что в твоей игре должна сделать пожалевшая тебя Акияма Рейко? — с грустной насмешкой спросила Рейко, причисляя себя к персонажу пьесы, в которой не желала участвовать. Но у сценариста были иные планы.
— Ты ступишь в эту комнату, — Акасуна поднялся с дивана с такой легкой грациозностью и резвостью, будто не он провел бессонную ночь, и указал на дверь, которую Рейко не смогла открыть. — Выкачаешь из меня всю кровь, выпотрошишь, зашьешь и забальзамируешь. Если так пожелаешь, можешь оставить мой материал в этой квартире, пока меня не найдут, а можешь, как делал я, установить его в любой точке города.
Рейко
А взвалить бремя за собственную жизнь он решил на неё, на ту, чью жизнь разрушил, чью душу искромсал и изрезал своей кистью, пускай и не прикоснувшись к её телу.
— Ты хочешь, чтобы я стала убийцей…
— Это не убийство, если тебе так претит мысль отнять мою жизнь лично, я могу выпить яду. Я буду уже мертв. А ты свершишь старый, но всегда верно действующий закон талиона «Око за око, зуб за зуб». Я думал, что ты посчитаешь справедливым такой исход, как слуга закона.
Рейко поднялась на затекших ногах, но, потеряв равновесие, упала на диван, согнувшись пополам и схватившись за закружившуюся голову.
— Если я откажусь, то что тогда? — Серые глаза, озлобленные, как у побитой собаки, уставшей от собственной жизни, смотрели сквозь расщелины пальцев на стоящего чуть ссутулившегося убийцу, на чьих губах всплыла грустная усмешка.
Мир в эту минуту отключился для маэстро, поставив пьесу на паузу, где застывают не только герои, но и декорации, позволяя личному суфлеру подбежать с забытым текстом на сцену. Но суфлер этот передвигался нарочито медленно, вспорхнув со стола на пол, взметнув полами белой юбки, как крыльями падшего ангела.
— Действительно, Сасори, что ты будешь с ней делать? — с юродивой жеманностью, манерничая, спросила Нарико, обойдя Акасуну. — Давай-ка я помогу тебе: ты выпотрошишь её прямо сейчас! Немедленно! Вырубишь её одним ударом и затащишь в операционную! Эту марионетку, которую украл некто, тебе неизвестный. Она давно принадлежит тебе, её место в твоей личной коллекции! А куклы не способны без марионеточника исполнять его волю! — низвергала Инаеси ядовитые слова, что кислотой разъедали само сердце побледневшего убийцы.
— Нет, она способна, — возразил Акасуна вслух.
Рейко встрепенулась, это не был ответ на её вопрос, но кому тогда предназначались эти слова, если ни ей? Пустой и потерянный взгляд Сасори стрельнул в сторону, расфокусировано пробежавшись по всей комнате. Он махнул рукой, как прогоняют назойливую муху.
И тогда Акияма поняла, что уже видела подобную картину однажды — в том коттеджном домике в Осаке, в подвале, он так же разговаривал сам с собой.
Кукловод и сам признался, что все это время ему сопутствовали его верные спутники, шептавшие заклятья, приговорившие других к страшной смерти и помиловавшие легкой смертью. Но кто? Кто они? В своей исповеди Сасори ни разу не произнес их имена, только местоимения «он» и «она».
Сасори схватился за голову, на его лице изобразилась такая мука, словно юношу пронзила неистовая боль, что Рейко хотелось подорваться с места и подхватить эту больную душу, чтобы крепко обнять и крикнуть, что никого здесь нет. Но этот глупый порыв отрезвила собственная ненависть. Она замотала головой, наблюдая, как Акасуна повернулся к противоположной стене, чуть
— А что ты мне скажешь? Что я все должен бросить?
Поистине жуткая картина: быть зрителем и не видеть никого. Пьеса одного артиста, исполняющего несколько ролей: сам себе актер, сам себе сценарист, сам себе композитор и художник-постановщик.
Рейко прижала пальцы к губам, в горле застрял горький ком тошноты, но она не могла найти в себе силы, чтобы встать и пройти мимо невидимых ею людей, боясь потревожить, спугнуть, сломать постановку.
Стоящий у стены Дейдара, куда выжидающе в нервном нетерпении смотрел Акасуна, развел руками, пожав плечами, и с неизменным озорством оскалил ряд белых зубов.
— Я считаю, что ты должен завершить свой проект, а потом уже разбираться с оставшимися мелкими проблемами. Кто важнее: Мастер или какая-то Акияма Рейко, ничего не смыслящая в твоем искусстве?
Полицейская понимала, что сейчас это её последний, нет, единственный шанс схватиться за ручку двери в душу Акасуны Сасори, чтобы выбраться живой и невредимой — нужно лишь подобрать верный ключ.
Думай, Рейко, думай. Инаеси Нарико так или иначе была повинна в смерти всех его друзей. Дейдара, Яхико, Конан, Сакура, Нагато.
Акасуна Сасори — классический пример серийного убийцы — странствующего, организованного визионера. Убийца-психопат, страдающий параноидной шизофренией, убийца с клиническим бредом и галлюцинациями. Его мучили призраки умерших друзей, и он создал кукол, вселив в них свои больные грезы. Но это не простой бред. Он расщепил себя. Разделил Акасуну Сасори на три части. Он все равно, что фрейдовская конструкция бессознательного, если взглянуть на проблему с этой стороны.
Он не называл имена тех, с кем говорит. «Она» и «Он». Нет сомнений, что под «она» он имел Инаеси Нарико.
Инаеси Нарико — локальный, дезорганизованный серийный убийца, тип «миссионера». Подобные убийцы считают себя мстителями или судьями, очищающими общество от «грязи». Нарико считала себя «героем», карающим мечом во славу Мастера. Она идеальный образ для неподконтрольных руководящих инстинктов. Именно ею и оправдывает свои убийства Кукловод — идеей.
Если Нарико — это оно, бессознательное, то должно быть и Сверх-Я, голос совести и морали, то, что периодически останавливало или, по крайней мере, пыталось остановить. Своеобразное отражение социального мира в психике человека, вместилище социальных правил, норм социального общежития, моральных запретов и религиозных установлений. Кто из его товарищей больше всех подходил на эту роль? Кто-то близкий, к кому Сасори мог прислушаться. Скорее всего, это либо Тсукури Дейдара, либо Харуно Сакура. «Он», значит…
— Не слушай её, — самым простым, ничего незначащим обыденным голосом проговорила Рейко, кротко и скромно. Но какой это произвело эффект! Сасори натянулся струной, затрепетал всем телом и медленно обернулся к Рейко. В его глазах таился неподдельный испуг и удивление, на которые, как думала Акияма, он не способен.
— Кого её? — едва выдавил он шепотом, боясь услышать ответ.
— Не слушай Нарико.
Уста Кукловода задрожали, как и расширившиеся кукольные глаза, его стан качнулся от невидимого, но сильного ветра, который свалил серийного убийцу на колени перед Рейко. Он схватился за неё как утопающий за последнюю надежду, смотря в её остекленевшие от передавшегося от него страха бесцветные глаза.