Кукловод: Реквием по Потрошителю
Шрифт:
Он засомневался всего на мгновение, оторопело смотря на призрак прошлого, найденный в квартире неизвестного и только начинающего свою карьеру Кукловода.
А маска будто в насмешку кричала отчаянно и помпезно:
— Во славу Мастера!
Тело Кукловода наклонилось вниз. А Итачи, наконец, выйдя из гипнотического оцепенения при виде воплощения Смерти, выстрелил. Но пуля пронеслась со свистом над падающим в реку телом.
— Нет!!!
Итачи бросился к обрывку. Слишком поздно. Река уже приняла в пучину объятий тело сорвавшегося убийцы.
— Нет!
Выстрел единственной оставшейся
Итачи вернулся в отель под утро, оглушенный, не слыша ничего вокруг. Кровь на разодранных пальцах давно превратилась в черную копоть. Волосы были распушены из испорченного хвоста, а одежда оказалась потертой и грязной. Хаширама и Тобирама не спали, стоя в окружении полицейского конвоя. Увидев Учиху, они тут же кинулись к нему.
Итачи знал наперед все слова сожаления, которые таились в карих глазах старшего Сенджу. Минато мертв. Пожарным удалось вынести лишь останки тела. И эти слова звенели, давя горло удавкой из невысказанных слов. «Я ведь говорил». Они что-то говорили про Темари, но Учихе сейчас было все равно.
— Маска, — Итачи зажмурил глаза: слишком вычищенный бежевый ламинат вызывал головокружение.
— Маска? — переспросил Хаширама.
— Да, на нем была маска Потрошителя.
— Может, просто копия? — предположил Тобирама, поддерживая Учиху и ведя того к креслу.
— Нет, это она. Маска Инаеси Нарико. Еще одна кукла Нарико была в подвале с Темари.
Итачи смотрел в одну точку, даже не заметив, что сидит в мягкой обивке. Он словно говорил сам с собой, а не со спецагентами.
— Я заколебался всего на секунду, и это стоило нам всего. Я должен был выстрелить, но растерялся, увидев призрака прошлого, а после его слов…
— Каких слов?
— «Во славу Мастера», он сказал «Во славу Мастера» прежде, чем сигануть в реку.
— Полиция уже прочищает периметр. Его тело найдут. Он… — но Хаширама замолчал, Итачи его не слышал.
А если и слышал, то знал, что все это трата времени. Кукловод выжил. Словно там он закинул на него свои нити, и теперь он ощущал его какой-то извращенной ментальной связью.
Незримой тенью за спинами переговаривающихся агентов мелькнула Рейко, словно легкий ветер, появившийся из незакрытого окна: такая же неуловимая, застающая врасплох, но остающаяся невидимой до поры до времени, как и все в этом мире.
Акияма поднялась по закрытой лестнице, опустившись на идеально чистые ступеньки, и, вытащив мобильник, нашла телефонный контакт под именем «Сок».
Безэмоциональный, непривычно серьезный взгляд гончей собаки, что неслась на всех парах к ногам хозяина. С пустой пастью. Когда на том конце ответили, её плечи поддались вверх в легком напряжении, а голос безразлично отозвался:
— Да. Это я. Отменяйте операцию. Агенты не взяли Кукловода, перехват не состоится. — На том конце провода, вероятно, шел ответный монолог, который Акияма перебила: — Но у меня есть информация. Передай боссу, что
Грохот колес перекрыл собственный сплетенный клубок мыслей, что болезненным хаосом отдавался по вискам вместе с шумом электропоезда. Скоростная электричка неслась в пункт назначения Токио, под своим покровом везя ларец из проигрыша спецагентов — гроб Намикадзе Минато. Эту потерю Итачи не простит себе никогда. Ведь острие орудия предназначалось для него, а не Желтой Молнии, что благодаря своей скорости успел вырвать из лап смерти коллегу, но не себя.
Сколько еще товарищей он похоронит? Сколько крышек гроба закроет? Сколько проводит тел в лижущие языки пламени?
Напротив сидящая Рейко свернулась в клубочек, сладко посапывая. Они практически не разговаривали с ночного инцидента в одной кровати. Подчиненная ограничилась скупыми словами соболезнования, после чего поездка прошла в гнетущем молчании.
На коленях покоилось дело невинного создания, похищенного в царство Морфея. Акияма Рейко. Ничем не примечательная, не отличающаяся от сотни других японок. Просто Рейко. Рейко, которая почти на год выпала из жизни. Год жизни, из которой она исчезла так бесследно, что даже Тобирама не смог ничего накопать. Где она была все это время? Что делала? Почему никогда не рассказывала? По сути дела Итачи вообще ничего не знал о своей подчиненной. Зачем ей нужны были парики? Скрываться от мужа сестры? Но зачем она осталась в отеле, когда могла поселиться у сестры, о существовании которой в деле ничего нет.
Вместо спящего лица перед глазами Итачи всплыло покрытое флером дымки воспоминание о тщедушной студентке, окликнувшей его на улице рядом с участком.
— Вы Учиха Итачи? Детектив, расследовавший дело Потрошителя? Не могли бы вы дать мне интервью для моей научной работы.
Почему она обратилась именно к нему? Целенаправленно, будто знала о нем уже не понаслышке.
Наблюдая за движущимися глазными яблоками, скрытыми под веками, Итачи наклонился и подхватил лежащую рядом на сидении сумку Рей. Не сводя с неё глаз, он как можно тише повел собачку замка, открывая пасть сумки, и достал мобильный телефон. Подхватив свой мобильник, детектив удалился в тамбур, облокотившись о выступ автоматических дверей.
Учиха беспардонно залез в телефонную книжку Рей, прокручивая все известные и незнакомые ему контакты. Большинство из них были подписаны, как «Пицца», «Суши», «Маникюр», имен практически не было. Мелькнуло и его «Детектив Учиха». Люди без имен, будто не занимающие в её жизни никакого места, кроме ассоциаций. Но больше его удивило то, что в книжке мелькнули два контакта: «Папа» и «Отец». Зачем создавать два контакта на одного человека, когда можно просто внести два номера? Может, ей так удобно? Но годами выработанное чутье говорило об обратном. «Папа, отец» — часто всплывающие в её рассказах имена нарицательные, совсем как два разных персонажа. Она даже говорила о них разным тоном, видимо, сама не отдавая себе отчета. Набрав на своем мобильнике код для сокрытия номера, Итачи ввел номер «папы». Через несколько гудков ответил мягкий баритон, как будто немного уставший, с нотками мечтательности.