Кукушки Мидвича

Уиндем Джон

Он посмотрел на меня.

– Едешь со мной, Ричард?

Я поколебался. Джанет все еще находилась в Шотландии и должна была вернуться только через несколько дней. Ничто не требовало моего присутствия в Лондоне, а проблема Детей Мидвича захватила меня гораздо сильнее, чем я ожидал. Антея это заметила.

– Оставайтесь, если хотите, - сказала она.
– Мы будем рады, если вы составите нам компанию.

В этом можно было не сомневаться, и я согласился.

– Между прочим, - сказал я Бернарду, - мы не знаем, полагается ли тебе компаньон, ведь теперь у тебя статус курьера. Если я попробую

поехать с тобой, может статься, что меня не выпустят.

– Ох уж этот нелепый запрет! Я обязательно с ними серьезно поговорю - какой-то совершенно абсурдный, панический поступок, сказал Зеллаби.

Мы проводили Бернарда до дверей, и он уехал, помахав нам на прощание рукой.

– Да, для Детей это игра, - сказал Зеллаби, когда машина скрылась за поворотом.
– А что потом?..
– он слегка пожал плечами и покачал головой.

22. Зеллаби Македонский

– Дорогая, - сказал Зеллаби жене за завтраком, - если ты поедешь сегодня в Трейн, то не купишь ли большую банку леденцов?

Антея перевела взгляд с тостера на мужа.

– Во-первых, Гордон, - сказала она без особой нежности, - если ты вспомнишь вчерашний день, то поймешь, что о поездке в Трейн не может быть и речи. Во-вторых, я не собираюсь снабжать Детей конфетами. Втретьих, если это означает, что ты собираешься сегодня вечером показывать им кино на Ферме, то я категорически против.

– Барьера больше нет, - сказал Зеллаби.
– Вчера вечером я объяснил им, что это просто глупо. Заложники все равно не смогут ни о чем сговориться так, чтобы Дети об этом не узнали - хотя бы через мисс Лэмб или мисс Огл. Барьер означает только лишние неудобства; половина или даже четверть населения поселка послужит для них столь же хорошим щитом, как и все население. Кроме того, я пригрозил, что отменю свою лекцию об Эгейских островах сегодня вечером, если половина из них собирается болтаться по окрестным дорогам.

– И они так просто согласились?
– с интересом спросила Антея.

– Конечно. Они вовсе не такие глупые, и с пониманием относятся к разумным аргументам.

– В самом деле? После всего, что мы пережили...

– Но их можно понять, - возразил Зеллаби.
– Когда они возбуждены или испуганы, они делают глупости, но разве мы их не делаем? А раз они еще маленькие, то не рассчитывают свои силы, но ведь это можно сказать и о всех детях? Да, они встревожены и обеспокоены - а мы бы не беспокоились, если бы над нами висела угроза того, что произошло в Гижинске?

– Гордон, - холодно ответила Антея, - я тебя не понимаю. На Детях лежит ответственность за гибель шести человек. Они у б и л и шестерых людей, наших хороших знакомых, наших соседей, и еще больше народу ранили, некоторых очень тяжело. В любой момент это может произойти с НАМИ. Ты, что, з а щ и- щ а е ш ь их?

– Конечно, нет, дорогая. Я просто объясняю, что они могут делать ошибки, когда им угрожают, точно так же, как мы. Когда-нибудь им придется сражаться с нами за свою жизнь; они давно знают об этом, и сейчас по ошибке решили, что это время уже настало.

– Значит, теперь мы должны сказать: "Жаль, конечно, что вы по ошибке убили шесть человек, давайте об этом забудем"? Так?

– А что еще ты можешь предложить? Предпочитаешь враждовать с ними?
–

спросил Зеллаби.

– Нет, но если закон, как ты говоришь, против них бессилен, это вовсе не значит, что мы должны делать вид, что ничего не случилось. Кроме юридических мер воздействия, есть и общественные.

– Лучше тут не рубить с плеча. Они только что показали нам, что любым мерам можно с успехом противопоставить меры силовые, - с серьезным видом сказал Зеллаби.

Антея озадаченно посмотрела на него.

– Гордон, я тебя не понимаю. О многих вещах мы думаем одинаково, но сейчас я не могу с тобой согласиться. Мы не имеем права делать вид, что ничего не случилось; это значило бы, что мы простили их.

– Мы с тобой, дорогая, подходим к вопросу с разными мерками. Ты судишь по законам общества и считаешь их действия преступлением. Для меня же это - борьба за существование, и я вижу здесь не преступление, а мрачную первобытную дикость.

Тон, которым Зеллаби произнес последние слова, настолько отличался от его обычной манеры говорить, что мы с Антеей изумленно уставились на него. Я впервые видел такого Зеллаби: перед нами сидел человек, чьи неожиданные аргументы делали его Труды чем-то большим, чем они казались на первый взгляд; и человек этот был гораздо моложе и сильнее, чем мой старый знакомый - любитель пофилософствовать.

Зеллаби вновь перешел на свой обычный стиль.

– Умный ягненок не станет дразнить льва, - сказал он.
– Он будет ублажать его, заигрывать с ним и надеяться на лучшее. Дети любят конфеты и будут их ждать.

Несколько секунд он и Антея смотрели друг другу в глаза. Выражение озабоченности и тревоги медленно исчезло с ее лица, уступив место столь неприкрытой вере, что я даже смутился.

Зеллаби повернулся ко мне.

– Боюсь, что сегодня днем у меня будет много важных дел, друг мой. Не хотите ли отпраздновать окончание нашей осады, поехав вместе с Антеей в Трейн?

Когда, незадолго до обеда, мы вернулись в поместье Кайл, я нашел Зеллаби в брезентовом кресле на веранде и был поражен его отрешенным видом. За завтраком он был полон энергии и силы, а сейчас выглядел старым и уставшим, более старым, чем был на самом деле. Легкий ветерок шевелил его шелковистые седые волосы; взгляд был устремлен куда-то вдаль.

Услышав звук моих шагов, он взбодрился. Усталость, казалось, прошла, рассеянное выражение во взгляде исчезло, и когда он обернулся ко мне, это снова был тот самый Зеллаби, которого я знал уже десять лет.

Я сел в кресло рядом и поставил на пол большую банку с леденцами. Зеллаби взглянул на нее.

– Хорошо, - сказал он.
– Они это любят. В конце концов, они все еще дети. С маленькой буквы.

– Послушайте, - сказал я, - я могу показаться назойливым, но, может, не стоит вам ехать к ним сегодня вечером? Время назад не повернешь. Обстоятельства изменились. Они открыто враждуют с поселком и вот-вот объявят войну человечеству. Они попробовали свою силу и вполне ее осознают. И наверняка подозревают, что против них могут быть приняты меры. Ультиматум, который они передали через Бернарда, не примут немедленно, если вообще примут. Вы сказали, что они встревожены - так вот, эта тревога наверняка еще не прошла - и они все еще опасны.