КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)

Пазухин Алексей Михайлович

Троечнымъ кучеромъ онъ считался лучшимъ въ губерніи. Много барскихъ проказъ зналъ Скворчикъ, много было за нимъ темныхъ длъ, но какъ за каменною стной жилъ онъ за бариномъ и ничего не боялся. Преданъ онъ былъ барину, какъ собака, хотя и бивали его часто, тоже какъ собаку. Онъ за этимъ не гнался, а здоровенная спина его, дубленая шкура могла вынести хоть тысячу плетей.

— Пьянъ? — спросилъ Павелъ Борисовичъ у Скворчика.

— Никакъ нтъ.

— Врешь!

— Что-жъ мн врать-то, помилуйте! Приказали чтобы не пить, нуженъ де, ну, и не пилъ.

— Казачокъ, освти ему рожу!

Казачокъ

взялъ со стола свчку и поднесъ къ лицу кучера. Широкоскулое, обросшее черною бородой лицо кучера было красно, сверкающіе черные глаза точно масломъ подернулись и немного затекли, но пьянъ онъ не былъ. Смло и дерзко глядлъ онъ на барина своими безстыжими, какъ зоветъ народъ, глазами и улыбался.

— Не пьянъ, — замтилъ баринъ.

— То-то!...

— Ну, молчать! Забылся? Не битъ давно? Срыя плохи?

— Плохи. Помилуйте, Павелъ Борисычъ, какое мсто намедни отпалили на нихъ, страхъ! Какъ же имъ плохими то не быть? Лвая совсмъ ослабла, гляди, обезножитъ.

— Каурыя есть. Хороши вдь?

— Худы ли лошади! Намедни генералъ Дельвиговъ говоритъ: трехъ бы, говоритъ, тысячъ за каурую тройку Скосыревскую я не пожаллъ, такая, говоритъ...

— Ну, хорошо, знаю, — перебилъ баринъ. — Надо мн, Скворчикъ, одно дло обдлать, большое дло!

— Слушаю.

— Озолочу, ежели удачно будетъ, на волю отпущу.. .

— Больно мн нужна воля ваша! Зачмъ мн она?

— Ну, хорошо, хорошо, но перебивай!

Павелъ Борисовичъ задумался, потянулъ изъ трубки, но она погасла уже. Онъ молча протянулъ ее казачку.

— Спитъ Ванька-то, — засмялся кучеръ.

Казачокъ прислъ на ручку дивана и крпко спалъ, свсивъ голову.

Баринъ протяжно свистнулъ, и на зовъ этотъ вошелъ Порфирій, а казачокъ вздрогнулъ и проснулся.

— Полсотни ему! — крикнулъ Павелъ Борисовичъ, указывая на казачка.

Мальчикъ, взятый Порфиріемъ за руку, всхлипнулъ.

— Сотню! — мрачно проговорилъ баринъ и закурилъ трубку при помощи Скворчика.

Порфирій съ казачкомъ удалился.

— Большое, важное дло, Скворчикъ, — продолжалъ Павелъ Борисовичъ. — Хочу я, Скворчикъ, барыню одну увезти...

— Что-жь, сударь, можно. Дло бывалое.

— Бывалое!.. Увозили съ согласія, по доброй вол, а тутъ не такъ. Тутъ выкрасть надо.

— И крадывали. Изволите помнить огородникову то дочку?

— Сравнилъ, дуракъ! То огородникова дочка, а то...

Павелъ Борисовичъ не договорилъ.

— А то супруга господина помщика Коровайцева, — смясь, договорилъ за него Скворчикъ.

Павелъ Борисовичъ такъ и воспрянулъ.

— А ты почемъ знаешъ? Теб кто сказалъ! — воскликнулъ онъ.

— Самъ догадался, сударь, — продолжая смяться, отвтилъ Скворчикъ. — Нешто трудно и догадаться? Сразу было можно, потому такой красавицы барыни нтъ другой, да и не было.

— Хороша? — восторженно улыбаясь, спросилъ Павелъ Борисовичъ и подошелъ къ Скворчику, положилъ ему об руки на плечи, швырнувъ трубку. —Хороша?

Влюбленные любятъ говорить о предмет своей страсти съ кмъ бы то ни было и любятъ, когда другіе восторгаются ихъ красавицей.

— Да ужь прямо надо говорить, что королева, врод Миликтрисы Кирибитьевны [5] , —

отвтилъ Скворчикъ, закрылъ глаза, поднялъ плечи и развелъ руками. — Уму помраченіе!.. Вышла это какъ то ко мн въ людскую, стаканчикъ водки принесла. Держитъ это стаканчикъ въ блой рученьк своей, подаетъ мн, а я какъ глянулъ на нее, такъ ажъ холодокъ по спин пошелъ!.. „Выпей, говоритъ, любезный, озябъ, ты“. Рчь это у нея словно рченька льется, очи такъ и гладятъ тебя по душ... Ну, ужь и барыня, ужь и красавица!

5

Героиня русской народной сказки “Ванюшка и Царевна“. (см. приложение к книге Пазухина “Самозванка“)

— Молчи ты, чортъ, не дразни меня! — крикнулъ Павелъ Борисовичъ, хватаясь за голову. — Увеземъ ее, Скворчикъ, а?

— Что-жь, Павелъ Борисовичъ, можно.

— Можно?

— Дляче нельзя то? Дворня у нихъ малая, деревня далеко; ежели въ пятеромъ, либо въ шестеромъ нагрянуть, а сперва челядь ихнюю подпоить, такъ вотъ какъ умчимъ!

Павелъ Борисовичъ большими шагами ходилъ по кабинету. Остановившись передъ Скворчикомъ, онъ долго смотрлъ на него, что то обдумывая, потомъ махнулъ рукою и ршительно проговорилъ:

— Увезу!... Тамъ что будетъ, а безъ нея я жить не могу. Слушай, Скворчикъ: сейчасъ прідетъ сюда Аркадій Николаевичъ Черемисовъ; онъ согласился помогать мн, чтобы самого меня въ этомъ дл не было, чтобы слды запутать, и ты будешь дло длать съ нимъ, его и слушайся. Отбери изъ ребятъ кого теб надо, и чтобы Коровайцева барыня была черезъ недлю у меня въ Лаврикахъ. Понялъ? Добудешь — проси чего надо, все сдлаю. Сплошаешь, либо продашь — запорю на смерть. Пить все это время не смй...

— Стаканчикъ другой, чай, можно? — фамильярно спросилъ Скворчикъ, подмигивая.

— Пьянымъ чтобы не быть, а то хоть ведро пей. Лошади, люди — все въ твоемъ распоряженіи, а ты въ распоряженіи Аркадія Николаевича. Помни, Скворчикъ, что всмъ награжу, первымъ человкомъ у меня будешь, а пожелаешь на волю, хоть въ тотъ-же часъ.

— На што мн воля ваша, сударь? Въ первую же недлю сопьюсь я и гд-нибудь подъ заборомъ издохну. Мн вольнй вашей воли не нажить, а пороть-то меня и на вол будутъ, еще, пожалуй, и къ палачу на кобылу съ этою волей попадешь при моемъ то карактер.

— Ну, это какъ знаешь, я только говорю теб.

По комнатамъ раздались звуки звенящихъ шпоръ и сабли, и въ кабинетъ вошелъ гусаръ Черемисовъ, первый другъ и пріятель Скосырева. Лихой гусаръ былъ немного пьянъ; не снимая заломленнаго на бокъ кивера, разпространяя вокругъ запахъ вина и табачнаго дыма, звеня и гремя, вошелъ онъ и бросился на диванъ.

— Ну, братъ Скосыревъ, пьемъ мы здсь славно, а все же скучно у васъ, въ Москв, чортъ ее возьми! То-ли дло у насъ въ Польш — восторгъ! Какія попойки бывали, какія красавицы есть... Ахъ, Скосыревъ, Скосыревъ, какія тамъ есть красавицы!... Есть и здсь да чортъ ли въ нихъ толку? Чопорныя, холодныя, маменекъ боятся, а тамъ, братъ, любая хоть въ огонь, хоть въ воду, коли полюбитъ! Да и безъ своихъ скучно стало, по эскадрону тоскую.