Лесная тень

Фабер Майя

На улице было темно, пустынно и тихо. Не лаяли даже собаки, пока я брела мимо их дворов. Они расслабились, пригрелись. Слабый ветерок ласково подгонял меня в спину, удивительно тёплый для такой поздней осени. Под ногами шелестели цветные листья, которые успели нападать за вечер. Они, как живые, резвились на дороге, исполняли свой загадочный танец, словно знали, что утром их сгребут в кучи и быстро сожгут, чтобы грязь не засосала Хюрбен окончательно. Как будто лишь в этом и была его проблема. Грязь лежала здесь не на виду, и мне показалось странным, что раньше я этого совсем не замечала. Ведь искренне считала, что люди у нас хорошие —

всегда помогут, всегда подскажут. Я лишь напридумывала их себе.

Мне не хотелось оставаться одной, наверное, я даже боялась, хоть и отважно гнала от себя эту мысль, пока медленно плелась на север, к знахаркиному домику. В конце концов, у меня ещё был один договор, который я должна продолжать исполнять, а потом… что ж, если Финн уже не в сознании, то я с удовольствием останусь там ночевать, он все равно не заметит. Неуютная магическая защита домика впервые представлялась мне не только полезной, но и приятной. Там я смогу поспать, не вскакивая на каждый шорох от того, что кто-то пьяный решил провести со мной воспитательный разговор. Иногда я жалела, что не родилась мужчиной, им не нужно было думать о том, что говорить или делать, пока оно не противоречило закону.

Миновав последний дом, я задержалась, поудобнее закинула на плечо сумку с мясом. Вдохнула полной грудью. Воздух был наполнен ароматом мокрых трав, болотной сладости и земли. За него я и любила это место, за него могла простить Хюрбену невежество его жителей, за него могла потерпеть несвободу. Монти говорил, что я лесной житель, а мне казалось, что скорее — болотный.

С неба смотрела полнеющая луна, до праздника оставались считанные дни. Что ж, видимо, моя брачная сделка не станет удачной. До боли хотелось скинуть с себя тяжесть, порадоваться тому, что не придётся выходить замуж по договору. По крайней мере не по этому.

Не получалось.

Что-то мерзко занудное и неуёмное копошилось в груди, проникало в мозг и оставляло там стыдливое чувство, словно память о разрушенной своими же руками жизни. Так ли она была бы хороша?

— Хозяйкой мясной лавки точно не стану, — вслух проворчала я и поплелась дальше.

Дорожка уводила от города, петляла между деревьями, вокруг становилось темнее.

Когда позади раздался первый хруст, я не обратила внимания. Лес был полон живностью даже в осеннюю пору: упала ветка, пробежала мышь, наконец расправился лист, на который я так невежливо наступила. Здесь никогда не бывало тишины, я прекрасно знала все эти звуки, с годами они становились родными.

Когда звук повторился, я напряглась, мышцы словно сжались, голова втянулась в плечи. Хруст большого сухого листа под широкой подошвой сапога не мог быть случайностью дважды. За мной кто-то шёл, и он совсем не спешил составлять мне компанию официально. Днём и без сумки я бы остановилась, почёсывая пятку, дождалась преследователя и пропустила вперёд.

Вот только сейчас была ночь, а Хюрбен остался далеко позади. Сюда, сквозь ещё по-летнему густую листву, не доставал даже свет из окон последнего дома. Дорожка, прогулка по которой обычно занимала у меня пятнадцать минут, теперь показалась мне большим трактом, у которого не было ни конца, ни начала.

Хруст повторялся.

Две ноги. Четыре. Теперь я хорошо их различала, они торопились. Прибавила шаг, стараясь не переходить на бег. Лес я знала едва ли не лучше всех, но в темноте он бывал обманчив, да и силы мне могли ещё пригодиться.

Финн, мысленно взмолилась

я, пожалуйста, будь в сознании. Пожалуйста, выгляни в окно.

До домика оставалась половина пути, когда тяжёлые шаги позади стали громче. Они барабанной дробью отдавались у меня в ушах, уступали только бешеному стуку моего собственного сердца.

Я различала сопение за спиной. Слишком близкое и явное, чтобы надеяться, что меня не заметили. Нет, я знала, что шли за мной. Шли двое.

— Постой, милая, — еле переводя дыхание подал голос один из них. Язык у него заплетался. Ветра между деревьями не было, но я как будто почувствовала запах алкоголя, исходящий от них, он тоже преследовал меня.

Вот как значит, пошли повеселиться с беззащитной брошенной девицей. Падшую то можно, да? Мрази.

Сумка с мясом тянула к земле, словно оно вдруг прибавило в весе раз так в двенадцать. Лямка врезалась в кожу через одежду. Мне казалось, что впереди уже должен был виднеться знахаркин домик, что я почти дошла, но там ничто не светилось. Ни малейшего намёка на жизнь.

Финн мне не поможет, с горечью подумала я. Может быть он бы и не захотел.

Он меня бросил.

Его там не было, дом пустовал, и пусть Финн хоть тысячу раз не знал о том, что меня преследовали двое, но в сознании билась лишь одна отравляющая мысль — он меня бросил. На растерзание.

Чьи-то пальцы схватили за юбку, я споткнулась о корень, чуть не упала, и разжала свои. Сумка с мясом полетела с плеча вниз, врезала точно по руке преследователя. В темноте от неожиданности ругнулись. Я отскочила в сторону, к ближайшему стволу. Теперь мне требовались все силы. Юбка путалась за ветки, сапоги вязли в толстом слое старых грязных листьев. Мужики безошибочно ринулись следом…

Взвыл волк.

Глава 17

В домике знахарки было темно, даже вокруг него казалось как-то особенно пусто, я не смогла бы объяснить ощущение лучше, но чувствовала, что это место словно бы отгородилось от меня, как будто из-под тонкой плёнки проглядывал мираж другого мира, а домик стоял вовсе не здесь. Нас с ним разделяли добрые пятнадцать лет. Я успела подумать, что сейчас протяну к двери руку, а она растает, уплывёт у меня из-под пальцев, развеется как дымный мираж под порывом ветра. Что, если защита теперь действовала и против меня.

Я бежала, не разбирая дороги, напрямую, между деревьями. Через приставучие кусты, которые так и норовили ветками схватить меня за юбку. Мужики остались позади. Перед самым домом, уже протянув пальцы к ручке, я вдруг испугалась, что он больше не пустит меня. Сначала придёт боль, потом спасительная пустота. Беззащитность.

Ручка щёлкнула, открываясь скрипнула дверь. Я влетела внутрь и рухнула на колени, прижалась к створке, подпёрла её спиной. Сердце колотилось в ушах, воздуха не хватало, я пыталась схватить его ртом, как дети ловят подвешенную на верёвочку вишню. Болела нога, я слишком неудачно её подвернула. Нужно было скорее снять сапог, пока щиколотка не распухала настолько, что его придётся срезать. Леший с ней, с ногой, а вот другой обуви на зиму у меня не водилось. Монти работать не мог, а о покупке у кого-то ещё не шло и речи — предательство чистой воды. Предательство веры в то, что он поправится и сможет снова брать заказы. Я не позволяла себе усомниться в этом, не допускала даже поводов для таких размышлений. Он поправится. Обязательно поправится.