Левиафан
Шрифт:
— Так-так-так, — протянул Мэтью. — И что у нас ту?
Эштон МакКеггерс был на три года старше Мэтью. У него были светло-каштановые волосы, спадающие на высокий лоб. Этого человека можно было бы назвать красивым, если б не его мертвенная бледность. Это было удачное определение, потому что сейчас он был почти пепельно-серым. На лице по обыкновению отображались следы двух- или трехдневной небритости.
— Что? — МакКеггерс попытался сосредоточиться и потянулся за очками на маленьком столике рядом с кроватью. Рядом с ними покоилось
— Единственный и неповторимый.
Мэтью отметил, что в дополнение к болезненному цвету лица МакКеггерса он и говорил приглушенным болезненным голосом. Вероятно, он простудился или подхватил какую-нибудь заразу от тысячелетнего трупа, который прятал под кроватью.
МакКеггерс попытался подняться, но безуспешно.
— Жаль, что я не могу повести себя, как хороший хозяин. Я рад тебя видеть, но я не в лучшей форме. — Сказав это, он потянулся к лежавшему рядом с кроватью свертку с тряпками и высморкался, громко чихнув.
— Что с тобой?
— У меня насморк, першит в горле и, кажется, жар. А еще я сильно растянул правую лодыжку. Прости, что не встал, чтобы поприветствовать тебя.
— Прощаю. Я так понял, Берри была здесь?
— О, да, она заходила. Прекрасная подруга, навестившая меня в столь ранний час. Она пошла к Салли Алмонд, чтобы принести мне куриного бульона и кувшин моего любимого эля, в котором я отчаянно нуждаюсь.
— Прекрасная подруга, — повторил Мэтью сквозь зубы, подойдя к койке. — Ты правда чувствуешь себя так ужасно?
— Ужасно с большой буквы «У». И моя лодыжка… как же она болит!
— Как это случилось?
МакКеггерс глубоко вздохнул и снова громко высморкался.
— Ты прекрасно знаешь, что Берри любит танцевать.
Мэтью предвидел, что ответ будет таким.
— О, и ты подвернул лодыжку, танцуя с ней?
— Нет, я растянул лодыжку, когда шел с ней на танцы. Это было в «Док-Хауз-Инн» два дня назад. А вчера утром я проснулся с этим ужасным недомоганием. Берри была так добра, что принесла мне еду и составила мне компанию.
— Я уверен, ты наслаждался ее обществом множество вечеров, пока меня не было.
— Ну… да, но… — Он поправил очки, когда те съехали на нос. — Боже! Ты что, ревнуешь? Ко мне?
— Не думаю, что это секрет, учитывая, что ты давно глаз положил на Берри.
— Положил глаз? Что ж… возможно, какое-то время назад так и было. Но… позволь сказать! Каждый раз, когда я пытался показать свои виды на нее, со мной происходил какой-нибудь несчастный случай. Я чуть не обнищал, покупая новую обувь, потому что столько раз ломал каблуки, что не счесть! Я столько раз падал прямо на улице! Знаешь, я научился оставлять свои виды дома. Прости. — Он высморкался и вытер нос платком. На фоне бледного лица он был кричаще-красным. — Знаешь, если б я действительно положил на нее глаз и не отказался от своих видов на нее, я, вероятно,
После этого заявления Мэтью опустил взгляд в пол.
— Знаешь, — прохрипел МакКеггерс, — я начал подумывать, что… Берри, возможно, приносит мне неудачу. Ты веришь, что такое возможно? В любом случае, она любит тебя и говорила мне об этом… — он трижды чихнул, прежде чем закончить, — много раз.
— Я тоже ее люблю, — сказал Мэтью. — Когда я найду ее, я попрошу ее выйти за меня замуж.
— Здесь? — удивился МакКеггерс.
— Да… — Мэтью осекся.
Здесь? Просить Берри выйти за него в этом могильнике? Это было бы поистине незабываемо, но не такое впечатление Мэтью хотел оставить у нее об этом дне.
— Так ты говоришь, она направилась к Салли Алмонд?
— Вы разминулись всего на несколько минут. Мне нужно выпить куриного бульона и яблочного эля…
— Тогда ладно. — Мэтью решил, что застанет Берри в таверне Салли Алмонд на Нассау-Стрит. Если идти быстро, он доберется туда примерно за шесть минут вне зависимости от того, насколько многолюдно на улице. — Пойду за ней, — сказал он хлюпающему носом негодяю в постели. — Надеюсь, тебе скоро станет лучше! — Он направился к выходу, порадовавшись этому.
— Мэтью! — позвал МакКеггерс, и пришлось остановиться. — Я рад, что ты дома. Мы скучали по тебе.
Мэтью подумал, что Эштон и вправду так думает. Он решил, что это вполне стоит кувшина любимого эля, который скоро пришлют Эштону. Он показал ему большой палец, миновал причудливый костяной зверинец, вышел за дверь и спустился по лестнице.
В коридоре, когда он поднимался по следующей лестнице в этом здании, которое, казалось, состояло только из ступеней, он услышал оклик:
— Мальчик! Мальчик, иди сюда! — Крик прозвучал громче. — Мальчик! Иди же сюда!
Что теперь? — раздраженно подумал Мэтью. Он остановился, оглянулся и увидел, как к нему приближается мужчина плотного телосложения в фиолетовом костюме в более светлом фиолетовом жилете в рубашке с оборками и белых чулках. На нем был высокий завитый парик, тяжело свисающий на плечи, а в руках он держал стопку бумаг.
— Мальчик, — сказал он, приблизившись к Мэтью, — я хочу, чтобы ты отнес это судье… подожди… а кто ты? — Выпученные глаза над длинным носом на лошадином лице моргнули. — Ты не посыльный! Ты… Мэтью Корбетт?
— Он самый. — И Мэтью знал, к кому он обращается. Ни к кому иному, как к губернатору Лорду Корнбери, который, к его удивлению, отказался от своего обыкновенного женственного наряда и выглядел, как судья, которому и самому грозит виселица.
— Я давно тебя не видел. Где ты пропадал?
— Я был за границей, сэр.
— О, я бывал за границей.
— Я хотел сказать, что всего несколько минут назад вернулся из Англии, сэр.
— Что ж, рад снова тебя вдеть.
— Простите, сэр, но я очень…