Лилия для Шмеля
Шрифт:
На глаза навернулись слезы, и я всхлипнула.
— Корфина?! — вздохнул Освальд. — Неужели я опять сказал что-то не то?
— Нет, — шмыгнула носом. — Просто… я привыкла, что я одна. Что могу полагаться, лишь на себя. И… И…
— Понял, — нежно улыбнулся он, вытирая большим теплым пальцем слезы с моих мокрых щек. — Но теперь-то у тебя есть наниматель: герцог Веспверк зи Эене Лимильц. — Поиграл бровью. — А это существенно меняет обстоятельства.
— Еще как, — сквозь слезы улыбнулась я.
— Ждем тебя к ужину! — он уже потянулся
— А что подумают соседи, когда увидят тебя, выходящим из дома?
— Что мы торговались за дом! Я купил, а он тебе так дорог, что ты не хотела съезжать!
— Ну-ну!
— Кстати, какой следующей будет история?
От резкой смены темы я опешила.
— М-м… Про маленькую собачку Жужу, — ответила осторожно, чтобы не разочаровать Освальда и вновь не поссориться. Мне ссор уже и так хватило на несколько лет вперед.
Освальд рассмеялся от души.
— Будем с Вейре ждать новой истории про Жужу-обжору. Ее же издавать будем?
— Нет. Если издавать, то тогда сказку про «Гадкого утенка».
Помню, он зло посмеялся, когда рассказывала ее в первый раз. Сейчас тоже ожидала едкую шутку, но вместо этого… Мы стояли с Освальдом близко друг к другу, в сумрачном коридоре, освещенным небольшим окошком над дверью. Он смотрел на меня так невероятно, что этот миг, даже более интимный, чем оба наши поцелуя, более душевный, я сохраню в памяти на всю жизнь.
— Хорошо! — кивнул, обаятельно улыбнулся и вышел из дома.
Провожать до калитки его не стала. Не стоит лишний раз обращать внимание соседей. Им и так хватит поводов для слухов.
Понадобилось время, чтобы умыться, успокоиться и более-менее собранной прийти к Веспверкам.
Слуги уже не удивлялись, что я прихожу к герцогам, как к себе домой. Наверно, обсуждают меня на кухне, да пусть.
Я вошла, отдала Верену накидку и шляпку, направилась к лестнице, как услышала взволнованный голос Вейре.
— Баронесса! Баронесса! — он встревоженный, даже испуганный, торопливо спускался с лестницы. — Как хорошо, что вы приехали! Папа заболел!
— Как? Чем?
— Не знаю! Он вернулся уже с ознобом, весь мокрый! Сказал, что у него болят зубки, и он полоскал их вином! Думаете, ничего страшного?! У него ведь жар!
Я поняла, что случилось, и расхохоталась бы, если бы не взгляд малыша.
— Не волнуйся, — обняла его. — Герцог знает, что делать.
— А я позвал Кратье!
— Как? — удивилась я.
— Написал записку и послал слугу. Папа отказывался его вызывать, и я решил, что надо это сделать самому!
— Ты умница!
— Правда? — Вейре поднял на меня свои глазища, и я поняла, что никудашеньки не уеду от Веспверков. Теперь меня и метлой не выгнать.
— Конечно! — от умиления слезы навернулись.
Освальд полулежал в своем кабинете в кресле, умытый и приведенный в порядок, в идеальном костюме, и маялся похмельем. Когда я вошла, он тяжко
— Садись, Фина, — и со стоном откинул голову обратно.
— Зубки болят? — поддела.
— Не мог же я сказать сыну, что пьян. Безобразно пьян.
— А передо мной таким показываться?
Освальд хотел что-то ответить, но за дверью послышался шорох. Мы переглянулись.
— Вейре? — позвала я.
— Никак от тетушки научился, — вздохнул Освальд.
— Он о вас беспокоится!
— О вас тоже! Он все тонко чувствует!
«Будто без тебя не знаю!» — иронично посмотрела на герцога, но тут Вейре приоткрыл дверь, просунул голову и тихо спросил у отца:
— А баронесса не заболеет?
— Нет, Вейре, — успокоила ребенка.
— Но подслушивать нехорошо! — строго произнес Освальд, грозя пальцем.
— Я не подслушивал, — покраснел малыш. — Я хотел сказать, что Кратье приехал. — И под удивленным взглядом отца пояснил: — Ты же болеешь? Вот я его и позвал…
Освальд накрыл глаза рукой, откинул голову, а затем его грудь затряслась от приглушенного смеха.
— С вами я так и останусь праведником! — выдохнул он, сдерживая хохот.
— Не льсти себе, — шепнула ему. — И прими Эвиля! А потом спускайся к ужину! Вейре наверняка голоден!
Глава 45
В наших с Освальдом отношениях вот уже несколько седмиц все настолько замечательно, что придраться не к чему.
Он относится ко мне уважительно даже в мелочах, любезно объясняет важные тонкости, с удовольствием делится придворными слухами и просто общается.
А началось все с того, что после ссоры и примирения мы случайно разговорились и… с вечера до утра проболтали откровенно обо всем на свете, непринужденно переходя от права к экономике и обсуждению знакомых, породам здешних собак и методам дрессировки. Я хоть и угрожала Жужику грозным «этикетом», за гуманное отношение к животным. Потом упрямо спорили о воспитании детей и вечном конфликте между поколениями.
Освальд рассказал, как холодны и сдержаны были его родители, и до моего появления он верил, что их воспитание было верным. Затем обсудили планирование семейного бюджета и роли супругов в семье.
Кажется, для здешней девы я рассказала Освальду много крамольных мыслей о равноправии, доверии и взаимном уважении. Заикнулась даже, что страсть в отношениях уходит, а взаимоуважение остается. Про любовь на основе сострадания, когда муж жалеет жену, а жена мужа. Потом снова вернулись к экономике и состоятельным торговцам, жаждущим получить влияние при дворе. Вот тогда-то, разойдясь, сама не знаю как, я заикнулась про влияние крупного капитала на политику на основе марксистских тезисов… — и поняла, что пора заткнуться. Потому что надо было видеть глаза Осика, когда он услышал это. После на несколько минут ушел в себя, восхищенно поглядывая на меня, а затем ошарашенно произнес: