Литературные воспоминания
Шрифт:
долиной Фолиньо, которую я видел случайно в полном блеске ясного солнца, в
самый полдень. Изумительная тишина лежала на всех полях и огородах, блестевших первою зеленью весны и еще вдобавок омываемых речкой, которая
бежала, светясь и скрываясь по временам за кустами. Благоухание лаврового
листа неслось к нам на склон горы, по которому мы спускались в долину, развернувшуюся у подошвы ее. Съехав вниз, мы остановились. У самой дороги
возвышался необычайно грациозный древний
времен республики, омываемый рекою и чудно отражавшийся белыми колоннами
и белыми стенами своими на зелени горы и полей. Нельзя было выбрать лучшего
места для жилища чистой богини, и мертвая тишина, царствовавшая как в долине, так и вокруг самого храмика, казалась еще остатком благоговейного уважения и
культа, которыми некогда окружали это святилище.
Не стану описывать ни Фолиньо, ни Терни с его каскадом, ни Сполетто, ни
других мест, прежде нами осмотренных; все это находится в бесчисленных
описаниях Италии и обо всем этом надо говорить много и долго, если уже
решиться говорить. Скажу только, что по приближении к Риму разбросанные
деревни все более и более исчезают и появляются каменные хижины, толпящиеся
друг к другу, как бы ища защиты от врагов в общинной и городовой жизни.
Средневековые башни и укрепления встречаются чаще. Вскоре открылись перед
нами и покинутые, бесплодные поля Рима, по которым Тибр три раза извился
широкой мутной лентой прежде вступления своего в вечный город. Мы переехали
его сперва у Боргет, затем через Ponte Mollo—мост, построенный еще Августом.
Какое-то подобие массивного темного колпака, висевшего на небе, указало нам
место, где находился Петр, но мы держались левее и через ворота del Popolo 42
въехали в Рим, на великолепную площадь, украшенную обелиском, имея перед
собою три улицы, начинавшиеся церквами, а налево от себя гору Пинчио с ее
чудными виллами, в которых еще не так давно, в XVI столетии, жители Рима
видели прохаживающуюся тень Нерона, где-то тут погребенного. Мы приехали в
среду на страстной неделе, 28 апреля 1841 года, после однонедельного
счастливейшего и в полном смысле насладительного вояжа.
Старомодная карета наша была, однако же, замечена всеми носильщиками, факинами и cicerone, которые вьются около трактиров в Италии, как досадные и
часто невыносимые насекомые. В трактире Hotel de Russie, на самой площади del Popolo, куда я тотчас бросился, не было ни одного нумера, по милости гостей, прибывших к римским праздникам, особенно английских офицеров, смещенных
на половину жалованья. Они в фантастических, выдуманных ими самими
мундирах наполняли потом церкви и капеллы Рима, радуясь дешевизне его жизни
и
неутолимому, горячечному любопытству этих мирных воинов, соединенному с
оттенком грубой насмешливости и презрения. Не успел, однако ж, я убедиться, что не найду пристанища ни в одном из соседних отелей, как какой-то fachino
[носильщик (итал.).] подхватил мой чемодан и понесся вдоль Корсо. Волей или
неволей я следовал за ним до тех пор, пока он не остановился у одного дома на
Корсо, где подхватил меня уже поджидавший хозяин квартиры и приказал нести
чемодан вверх, в две пустых и чистых комнатки. Тут произошла одна из тех штук, которые так чернят Италию в глазах людей, привыкших судить о всей стране по
первому мошеннику, какой им попадется на дороге. Хозяин потребовал 150
франков платы за квартиру в продолжение одной святой недели, и я думал
выказать удивительные познания местных цен, предложив ту же сумму за весь
месяц. Это было ровно в шесть раз более того, что следовало, — и едва торг
состоялся, как хозяин, полагая, вероятно, возможность существования vendeifbi (родовой мести {итал.) и в моей славянской крови, явился ко мне с контрактом, обязывавшим меня не портить ни диванов, ни стульев, ни столов, ни стен, ни рам, ни полов и проч. Подписав это обязательство, я переоделся и тотчас же вышел на
улицу, расспрашивая у всех, куда пройти к русскому посольству, где намеревался
взять адрес Н. В. Гоголя. Между тем облачное небо, сопровождавшее нас во все
время путешествия, разрешилось проливным дождем, загнавшим всех в дома и
кофейни. Промокши до костей, с трудом отыскал я дом посольства, взял адрес у
швейцара и еще с большим трудом возвратился домой, потому что ошибся улицей
и плутал до тех пор, пока не наткнулся на извозчичью коляску, имевшую
твердость не убежать восвояси от дождя.
На другой день, прежде визита к Гоголю, я отправился в собор Петра.
Говорили некогда, что все дороги ведут к Риму; можно сказать, что все дороги в
Риме ведут или к Капитолию, или к Петру. Легко узнал я направление, перешел
Тибр помосту, украшенному вычурными статуями, поглядел на колоссальную
гробницу Адриана (крепость св. Ангела), похожую на громадную пивную стопу, и
по прямой линии достиг великолепной колоннады, пропилеи Петра, а затем
вступил и в святилище, которое так долго грезилось моему воображению, но
воображение ничего подобного и нарисовать не могло. Несмотря на несчастные
43
украшения пилястров, принадлежащие к упадку вкуса, линии собора и сочетания