Лоцман кембрийского моря
Шрифт:
Земля была гораздо менее подвижной, чем вода, но тоже непрерывно двигалась — в сторону, противоположную движению плота.
Она двигалась со всеми своими неисчислимыми деревьями, а внутри нее, видимые в обрывах берегов, текли в тесноте на просторе твердые полосы коричневой, красной, серой земляной начинки, очень длинные полосы — как Вымь-река и вся Двина. Весь мир находился в непрерывном противоречивом движении, неплавном, убыстренном на стрежне, замедленном у берегов.
На земле жили люди — на берегах, на прогалинах в лесу и между
Его нетерпение относилось не только к земному тяготению, позволявшему скатываться, но мешавшему подняться на берег; а он еще не знал, что сила одна и та же, ему и враг и друг в одно и то же время. Его нетерпение относилось ко всему замороженному, остановленному миру, где оставалось почти единственное доступное веселое движение — на ледянках, но слишком короткое и все на том же месте.
Вода и земля приморожены были друг к другу и остановлены на долгое, почти бесконечное время. Этот мир тесно ограничен был одним-единственным белым цветом — и радостным, и малосъедобным. Он также ограничен был неизменным холодом, рыхлым снегом и тихоходными ножками мальчика.
В доме матери все, и даже отец, жались к печке, и было голодно-просторно день за днем в опустевшем и стесненном мире.
Но земля великолепно раздевалась из белоснежной шубы, и Вася переселялся в разнокрасочный, скороподвижный и недолгий летний мир отца. Вася в одной рубашонке бегал на теплых бревнах плота, нырял в холодные омуты, сплывал с отчаянной смелостью на шумных перекатах, где мускулистая вода толпится и толкается и маленькому мальчику страшно одному, но весело убежать от отца.
Все лето, слишком короткое, Вася наблюдал обнаженную, зацветающую и отцветающую землю в оскалах берегов.
По ночам бывало холодно. Затяжные костры на всю ночь прикрывали спящих от мороза и от обильного утреннего инея. Шпалерный огонь отгораживал Лидию от Зырянова, как рыцарский меч… И Василий невероятно гордился собой! Под утро мороз крепчал до 10—11 градусов.
Только один день был пасмурный. Сначала выпал снежок, а потом, к вечеру, придождило. В этот день Лидия мечтала попасть в Якутск, но город не появлялся, и она нервничала.
— Может быть, он за этим островом, а мы заночуем под самым городом и утром увидим уходящий пароход? Давайте пройдем этот остров.
Они проходили этот остров и видели впереди следующий.
Начался дождь, Василий решительно повернул к берегу.
Лидия съежилась в своей палатке и слушала торопливый стук топора. Думала: без нее Зырянов наверняка продолжал бы плыть еще часа два под дождем, до полной темноты, хотя он-то знает, что город будет завтра.
Сквозь однообразный, уже пришумевшийся в ушах шелест дождя Лидия услышала
Трое якутов остановились у костра, и старший приветствовал хозяев:
— Капсе.
— Говори, — приветствовал младший то же самое по-русски.
— Здравствуйте! Говорите! — приветливо ответила Лидия.
Гости уважительно помолчали.
— Далеко ли до Якутска? — спросила Лидия по-русски.
— А тебе в Якутск? — спросил младший.
Два якута посовещались, не слезая с коней, поглядывая на лодку, на мачту. Они громко разговаривали между собой по-якутски. Младший не принимал участия в совещании, а когда двое покончили, младший сказал по-русски:
— Они говорят, без паруса два горшка до Якутска. С парусом, должно быть, два конных горшка осталось вам до Якутска.
— Какие горшки? — спросил Василий нетерпеливо.
— Конные горшки, если с парусом, — повторил младший.
— Когда горшки бывают конные, а когда пешие? — Василий вспыхнул гневом.
— Я все понимаю, — быстро сказала Лидия, удерживая смех, — мы будем в Якутске в полдень, если не будет ветра, а с парусом успеем к десяти.
— Правильно, — сказал молодой по-русски и, удовлетворенный, спросил: — Будем ночевать?
— Не путайте, Лидия Максимовна! Пусть он объяснит. У меня тоже есть горшок на плечах.
— Твой горшок на плечах не умеет считать дорогу, — сказал молодой якут весело.
Василий онемел от негодования. Он, конечно, устал и хотел поскорее спать и пораньше встать — потеря времени на болтовню с якутами чрезвычайно раздражала его. А необходимость быть вежливым в присутствии Цветаевой становилась невыносимой.
— В твоем горшке не варится, понимаешь, — любезно пояснил молодой, улыбаясь обоюдной шутке.
— Ну, я вижу, тебе свой горшок не дорог! — Василий поднялся от костра.
— Надо обыкновенный горшок с мясом, — сказал молодой якут примирительно, — чтобы накушались мама и папа, два мальчика, их сестренка.
— Ну, вы поняли?.. Это старинная мера времени в пути, в различных условиях дороги. Пока уварится горшок мяса для средней семьи, то есть часа за два, конный пройдет вдвое большее расстояние, чем пеший. Отсюда пеший и конный горшок пути…
Младший якут внимательно выслушал Лидию, после чего повторил вопрос, обращаясь к Василию:
— Будем ночевать?
— Ночуйте, — сказал Василий хмуро.
Досада на свою промашку не могла скоро пройти.
Утром часу в десятом Зырянов торопливо взогнал лодку на плоский берег у пристани Якутска, крикнул нетерпеливо Лидии:
— Обождите! — и побежал.
Она осталась сидеть в лодке и смотрела, куда он бежит. У пристани стоял катерок — Зырянов добежал до него и скрылся.