Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
— Любая дружба в поселении мнима, — Хагалар сделал вид, что пропустил все обвинения мимо ушей. — Будь осторожна, девочка моя, ведь Раиду непредсказуем. Не забывай, что некоторые асы приходят и уходят, а некоторые — всегда рядом.
Беркана легонько кивнула и попыталась незаметно выскользнуть из крепких объятий. Не успела она этого сделать, как в комнату вошел Лагур. Что бы он подумал, если бы увидел мастера магии и магиолога, обнимающихся в пустом доме! Беркана чуть не отпрыгнула от мага подальше. И отпрыгнула бы, если бы не запнулась о скамейку, не удержала равновесия и не упала, больно ударившись локтем о край стола. Румянец снова заиграл на щеках. Хагалар молча помог ей подняться, а отрешенный естественник ни на что не обратил внимания. Он подошел к маленькому сундучку, открыл его, взял какую-то старинную книжку и ушел столь же быстро, сколь и появился,
Комментарий к Глава 44 А вот так выглядит рисунок Берканы: http://vk.com/wall-57908144_21
====== Глава 45 ======
Ивар с большим трудом убедил брата оставить думы о мести мастеру магии, по крайней мере, на ближайшее время, хотя, казалось, сделать это совершенно невозможно. «Ты нужен Локи живым, а не мертвым или изгнанным», — твердил он несколько ночей подряд под одобрительные кивки Берканы. Раиду долго сопротивлялся, но потом все-таки пообещал отложить изощренную месть на пару столетий. Ивар вздохнул спокойно: либо Раиду забудет о расплате, либо Хагалар сам умрет — все же он уже немолод, да и недругов у него предостаточно.
Красноречие Ивара, его уникальная способность доходчиво излагать мысли, привлекая собеседника на свою сторону, доставшаяся от матери, действовала на любого, за исключением, конечно же, мастера магии: тот не только был тверд и непреклонен в своем решении, но даже не удосужился поведать Локи обо всех тонкостях наказания. Никто не позаботился о том, чтобы раскрыть царевичу глаза на истинную суть происходящего, как это сделал несколько столетий назад мастер естественной науки для Ивара.
Гуманизм — необычное, иностранное, чуждое асгардскому уху слово — правило поселением наравне с мастерами. Гуманизм умудрился превратить жестокое телесное наказание в наказание духа, в постыдный ритуал, проходить который не хотелось вовсе не из-за недолгого времени нестерпимой боли, а из-за унижения и позора.
Перед страшной расправой провинившегося раздевали на глазах соседей и заставляли произнести речь, суть которой сводилась к признанию собственной вины и покаянию. Только после исповеди покорное тело жертвы распинали между массивными столбами, а руки беспощадно стягивали крепкими ремнями.
Но и этого унижения давнишним законотворцам показалось недостаточно. Во время экзекуции полагалось кричать и молить о пощаде, и чем громче, тем лучше. Не то, чтобы непрерывно сыплющиеся один за другим удары совсем не чувствовались, но многие отверженные, особенно из числа бывших ополченцев, предпочитали терпеть боль молча, сохраняя остатки достоинства. Однако расплата за подобную дерзость была очень высока. «Разумеется, ты можешь попробовать молчать, — хмуря брови, предупреждал Ивара мастер естественных наук, — но поверь, тогда тебя заставят вопить, прося о помиловании. Уже по-настоящему. Так что в твоих интересах прислушаться к моим наставлениям». Ивар решил судьбу не искушать. На своей шкуре он убедился, что палачи стараются не забивать приговоренных до крови и не пересекать полосы без лишней нужды. Они даже милостиво объяснили, как следует правильно стоять, чтобы толстые ремни не слишком сильно впивались в тело, как держать голову, чтобы удары не пришлись по лицу, и прочее. Подобная картина совершенно не располагала к тому, чтобы главным действующим лицом в ней стал Локи: царевич не мог предстать перед софелаговцами раздетым и униженным.
Наказание было не просто наказанием: оно представляло собой хорошо продуманный спектакль, который еще и прервать можно было в любой момент — милосердие, невиданное в других мирах. По окончании представления, когда жгучая боль должна была терзать измученное тело в наибольшей степени, когда рассеченная спина должна была гореть, а любое движение — доставлять нестерпимые мучения, на раны сыпали порошок целительных камней. После них оставались только усталость, нервное перенапряжение и некое подобие шока. Все эти симптомы проходили через пару часов и не мешали работать. В общем, ничего особенно страшного в наказании не было, но видеть экзекуцию сына Одина не имел права ни один ас в целом Асгарде. Ивару за свой век не единожды приходилось терпеть позорное наказание, и даже он, ас не самого сильного телосложения и с низким болевым порогом, спокойно переносил муку: настолько слабой она была. Палачи были настоящими
Так обстояли дела в поселении, но, что на самом деле собирался устроить Хагалар, Ивар не знал, предполагал только, что Локи извиняться и признавать вину не будет: он все же сын самого Одина. Но и Хагалар не просто маг, состарившийся на работе мастера. Он прошел несколько войн и не раз демонстрировал немалую силу, да и в мягкосердечности его не заподозришь. Правда, Беркана, несмотря на всю безнадежность положения, неустанно повторяла, что ничего страшного не произойдет, и, хотя выглядела до крайности сконфуженной, твердила как мантру, что все будет хорошо. Кого она пыталась в этом убедить: себя или окружающих, Ивар так и не понял, да и не было смысла понимать.
В назначенный день естественник встретился с Дочерью Одина и Лагуром по дороге к покоям Локи. Хагалар уже поджидал их на скамейке у дома царевича. Он выглядел довольным, словно кот, предвкушающий сметану. Раиду, гневно бормоча ругательства, остановился в нескольких шагах от мастера магии. Ивар предостерегающе сжал руку брата, опасаясь, как бы тот не потерял всяческий контроль над собой, едва увидев противника так искушающе близко, и не забыл в один миг все обещания. Довольно и того, что им сегодня предстоит увидеть. Однако, к обоюдному счастью, все обошлось: Раиду лишь смерил мага ненавидящим взглядом и застыл на месте, злобно пиная ногой мелкие камушки. Беркана натянуто улыбнулась, а Лагур захлопнул толстую книгу, которую умудрялся читать даже на ходу.
Хагалар оставил без внимания странное поведение софелаговцев и требовательно постучал в дверь. Через несколько мгновений на пороге появился Локи. Лицо его выражало полное спокойствие, и, если бы пришедшие не знали, что творится у него в душе, могли бы решить, что он равнодушен к неминуемому концу. В любое другое время дверь отворил бы один из рабов, но сейчас дом был пуст. Царевич нарядился в легкую рубаху, расшитую золотыми нитями, и мягкие штаны, не прикрывающие босых ног. Почти все тут же потупили взор: ученые привыкли к многослойной защитной одежде, а вовсе не к исподнему. Видеть царевича, сына Одина, почти раздетым было верхом неловкости и стыда, а ведь все понимали, что Хагалар на этом не остановится, и хорошо, если прикажет оголить только туловище.
Как только Локи увидел гостей, его безучастное выражение лица сменилось радостным, и на бледных губах заиграла хитрая улыбка. Он храбрился, ухмылялся, насмешливо оглядывая всех с головы до ног, и выглядел не менее довольным, чем старый маг. Он отвесил издевательский поклон своим палачам и с наигранной покорностью предложил:
— Быть может, желаете напитки или кушанья, господа?
— Храбрись, пока можешь, — в тон ему ответил Хагалар, бесцеремонно входя в дом. Остальные дождались милостивого приглашения. Ивар впервые удостоился чести побывать в царских покоях, поэтому осматривал их с большим интересом, смешанным с любопытством. Бывший жилой дом почти не претерпел изменений: только место лавок заняли сундуки со скарбом, а на стенах разместились гобелены, оружие и рога диковинных животных не асгардского происхождения.
— Располагайтесь как дома, — Локи кивнул на плоские сундуки вдоль стены. Рядом с ними стоял столик, а на нем — стаканы с молоком. Ивар не сомневался, что это молоко из Гладсхейма. Он давно уже мечтал попробовать любимой напиток царевича, о котором слышал много хорошего, но сейчас для этого было явно неподходящее время.
Раиду сел на сундук с самого краешка и демонстративно уставился на стол, украшенный витиеватой рунной резьбой. Беркана несмело оглядела огромное ложе у противоположной стены: мягкое, покрытое белыми и черными овечьими шкурами — что-то подсказывало Ивару, что именно оно и станет импровизированным помостом. Естественник присел между Берканой и Лагуром, распрямляя и без того ровную спину и выражая лицом неприязнь к происходящему. Он постарался, подобно брату, найти какую-нибудь точку, куда можно было бы уставиться и, не отрываясь, смотреть все время наказания. Локи подошел к столу и спокойно отпил большой глоток молока, правой рукой пододвигая кружки ученым — Раиду вздрогнул, когда поднял глаза и осознал, что полуобнаженное божество стоит рядом с ним.