Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
— По-ни-ма-ешь? — не дождавшись ответа, нетерпеливо повторил царевич по слогам, повысив голос.
Он остро ощущал всю странность ситуации, и то ли ему показалось, то ли Мунин действительно кивнул. Ну да, после пишущего Рототоска Локи уже ничему не удивлялся. Ворон снова кивнул и стукнул клювом. Так же, как и в прошлый раз.
— Подожди! — маг молниеносно схватил первый попавшийся клочок бумаги и карандаш. — Можешь еще раз?
Ворон, будто выражая согласие, громко каркнул и снова постучал по столу.
— Хм, — Локи посмотрел на свою запись: ворон стучал то быстро, то медленно. Неужели это…
— Азбука Морзе? — поразившись своему предположению, пробормотал Локи. — На каждую из двадцати четырех рун? Или все распространенные слова закодированы ударами клювом… Простучи мне «нет».
Ворон гаркнул что-то неразборчивое
…Письмо, предостережение отца — все было благополучно забыто. Даже не отдавая себе отчёта, сын Одина всерьез увлекся расшифровкой птичьего языка. Еще в детстве они с Тором, беспрерывно слыша карканье, пытались понять, как именно вороны разговаривают с отцом. Все знали, что Один может смотреть на мир глазами птицы только определенное ограниченное время, в основном же, помощники передают новости устно. Но каким образом?
Записав около десятка слов, Локи вспомнил о письме отца и приказе изучить асов. Уехать из поселения надолго он, конечно, не мог, но чем отверженные не асы? Им всем пришлось уйти из большого мира. Значит, нужно просто расспросить их и узнать, какие причины заставили отверженных отказаться от обычной жизни.
— Передай отцу мои сожаления по поводу того, что я отнял у него столько бесценного времени, — попросил Локи, в упор глядя на птицу.
Мунин одобрительно каркнул в знак согласия и сорвался с места с такой скоростью, что даже оборонил на пол черное перо. Царевич машинально поднял его и направился в дом снабжения: только там можно раздобыть любое количество карандашей, ручек и бумаги для стукалок. Работа предстояла самая муторная: нужно было опросить как можно больше жителей поселения. Пускай отверженные расскажут о своих заворотных невзгодах, а воспитанник самого Одина подумает, как можно разрешить их конфликты. Что бы ни говорил отец, но законы пора менять, и это более, чем очевидно: к примеру, за убийство свободного следовало отдать столько серебра, сколько стоили двадцать коров. Выплата такого долга отнимала у многих простых асов полжизни. Нововведения просто необходимы!
Работа над каскетом, давно потерявшая смысл и направление, постепенно сходила на нет. Дети приходили в лабораториум вовремя и делали вид, что ставят эксперименты, но толку не было никакого. Ивар, Раиду и Беркана в кои-то веки были полностью единодушны. Осознав всю серьёзность ситуации, они на редкость единодушно боялись мага и, не сговариваясь, старались держаться от него подальше, насколько это было возможно в душной тесноте лабораториума. Впервые за долгое время в помещении царила практически идеальная тишина: прекратились прежние игры, шуточки и забавы, радостные улыбки более не появлялись на лицах друзей. Теперь юные софелаговцы, боясь сделать неверный шаг и разгневать «наставника», лишь обменивались короткими репликами, наподобие: «Дай, пожалуйста, тиосульфат натрия» или «Куда поставить колбу с озоном?». Неужели и в самом деле боялись, что маг за малейшую оплошность изобьет их до полусмерти? А даже, если бы это было и так, идеальное поведение их бы не защитило. От яростной сущности Хагалара ничто не могло спасти. Совместная работа, сопровождавшаяся прежде шутками Ивара, проклятьями Раиду и тихим смехом Берканы, напоминала теперь поминки особо любимого родственника. А ведь этот самый родственник, здоровый и бодрый, энергично работал вместе со всеми. Локи, на которого все то и дело бросали осторожные взгляды, не выказывал ни страха перед магом, ни пренебрежения к невольным зрителям; лишь настойчиво и весьма умело делал вид, что ничего не случилось. Только вот стереть воспоминания пока не удалось никому.
Хагалар не мог позволить себе такую беспечность. Он, старый маг, прошедший сотни войн, сразивший и замучивший тысячи врагов, повелся на провокацию мальчишки и дал волю давно пережитому кошмару! Страдания Локи и боль, испытанная царевичем во время жестокого наказания, ничуть не тревожили мастера. А вот тот факт, что он сам, много столетий назад решивший измениться, не сдержался и позволил давно утихомирившемуся гневу вырваться наружу… Это действительно не на шутку беспокоило мага. Как бы ни было мерзко признавать даже перед самим собой случившуюся оплошность, он должен держать ситуацию в руках. За столетия в роли мастера ответственность за жизни и безопасность других въелась в подкорку. Если не остановиться сейчас, не подавить яростную
Обо всем об этом стоило поразмыслить, и времени теперь у Хагалара было предостаточно. Пока успокоительные настойки вместе со специальными упражнениями не дали должного эффекта, Вождь старался избегать общества других асов и даже манкировал обязанностями мастера. Вечерами, когда ученые либо работали, либо сидели у костров, он приходил на главную площадь, занимал широкие качели и тихо покачивался, мысленно уносясь в другие миры.
Однажды, когда маг лениво наблюдал за вертолетом, который Ивар и Раиду запускали вместе, разминая поврежденные запястья, его уединение бесцеремонно нарушили.
— Хагалар!
Вождь вздрогнул и резко обернулся; сладостные воспоминания о прогулках в Етунхейме рассыпались хрусталем. Обходя разноразмерные лужи, оставшиеся после утреннего ливня, к качелям приближался детеныш. Хагалар наградил его ничего не выражающим взглядом и отвернулся, никак не меняя ни позы, ни настроя на беседу; мысленно он был все еще в Етунхейме и возвращаться в Асгард не собирался. Да и Локи все еще вызывал раздражение. Оставалась слабая надежда на то, что царское недоразумение поймет незамысловатый намек и оставит в покое своего мастера. Но нет: Локи отступать от своего не собирался. Царевич, будто не замечая нежелание Хагалара вести беседу, подошел ближе и беззастенчиво встал за спиной мага, почти вплотную, вынуждая отвлечься от мыслей и таки начать разговор.
— Не боишься подходить ко мне? — Хагалар устало опустил взгляд на сложенные на коленях руки и еще больше ссутулился. Нужно было взять себя в руки. Локи стоял слишком близко и вполне мог почувствовать древнюю магию, которую маг сейчас едва контролировал. Детеныш неимоверно раздражал одним лишь своим присутствием, и волшебство, выйдя из-под контроля, могло по-свойски расправиться с ним, а также с любым другим, кто окажется поблизости.
— Чего мне бояться? — надменно спросил Локи и склонил голову набок. Даже истязание не выбило из его голоса самонадеянность. Он присел рядом, нарушая границы личного пространства и заставляя мага призвать все свое самообладание. — Ты впал тогда в ярость берсерка?
— Нет. Мне неподвластны силы берсерка… — Хагалар угрюмо покачал головой. К чему умения рядового бойца тому, кто овладел опаснейшими силами, известными далеко не каждому? И если Локи не уйдет, то может ощутить эти силы на себе.
— Ты обладаешь великим могуществом, владеешь искусством пытки… — начал перечислять царевич.
Хагалар только плечом повел: бедное дитя слишком часто сталкивалось с палачами и, разумеется, могло отличить руку дилетанта от настоящего мастера своего дела. Наверняка думает, что отец подослал мага специально для того, чтобы выбить из него какие-нибудь сведения. И ведь не разубедишь его теперь!..
— Но никто из палачей отца никогда не говорил о тебе… — закончил царевич незамысловатую речь.
Хагалар горько усмехнулся: еще бы царские лизоблюды говорили о нем. «Хагалара» тогда не существовало, а вот прошлое имя… Наверняка Локи слышал его сотни раз, но не мог сопоставить. Вождь бросил беглый взгляд на царевича: слишком уж спокойно он говорит о палачах, словно о чем-то повседневном и нестрашном. До чего Один довел его!
— Я никогда не был палачом… Хотя те, с кем ты сталкивался, почерпнули от меня… многое. Очень многое.