Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Ершел

— Мы были там, потому что великаны пытались похитить каскет.

— Я слышал эту историю, — перебил Гринольв. — Что ж, посмотрим…

Он остановился на вершине скалы и вгляделся в серую даль. Утренняя дымка постепенно светлела — солнце вставало в Еунхейме очень быстро. С его первыми лучами надо было возвращаться в Асгард, а ни Тор, ни Сиф так и не поняли, зачем Гринольв вообще прибыл в мир льда и мрака.

Полководец долго вглядывался в серый горизонт, потом развернулся и посмотрел в другую сторону, где шелестел лес. Асы стояли на небольшом скальном возвышении, и Тор удивился, сколь просто было до него добраться. Вокруг были непроходимые скалы, а сюда будто вели остатки древней дороги.

Гринольв глубоко вздохнул и помрачнел.

— Ничего, — произнес он глухо. — Ничего знакомого.

— Что ты хочешь найти? — спросила Сиф, подозрительно осматриваясь в поисках врагов.

— Вам ничего не скажут названия. Просто знайте, что мы стоим там, где раньше располагался дозор и откуда можно было увидеть сразу несколько чертогов. Сейчас я вижу только один — Гастропнир — целительную крепость Менглёд.

Она же — единственный етун, который для вас не легенда. Похоже, что в Ётунхейме всё хуже, чем я думал. Надо наведаться в Уттгард и Железный Лес. У меня были добрые приятели в кланах Кровавой Ольхи и Жука-могильщика.

— Из девяти кланов Ярнвида два Один полностью уничтожил, — подала голос Сиф. — Призрачного Оленя и Молнии, кажется, а остальные очень сильно поредели. Мой отец показывал портреты этих чудовищ — ётунов Железного Леса. Они даже на етунов непохожи: одни в шерсти, другие — гермафродиты, постоянно меняющие облик, пьющие чужую кровь и занимающиеся каннибализмом!

Это было смело и глупо — говорить подобное о существах, которые, вполне могли оказаться приятелями или даже друзьями полководца, но Тор не мог остановить Сиф.

— Твой отец многого не знал о них. Ни один другой народ, даже асы, не отличается такой взаимопомощью и стремлением к самопожертвованию, нигде больше ты не встретишь такую чистоту крови — етуны Ярнвида женятся только внутри леса, — нигде больше твоя внешность и физические недостатки не будут играть настолько ничтожной роли. Не говоря уже о том, что только етуны Ярнвида занимались лечением мутаций, — отчеканил Гринольв и принялся спускаться вниз.

— Я многое о них знаю благодаря Орму, моему большому другу и прекрасному целителю. Он много времени проводил в Железном Лесу и благодаря нему у меня там были друзья.

— Твой друг часто бывал у етунов? — удивился Тор. — Но ведь, сколько я помню, он занимался поставками.

— Да, а еще медициной, — ответил Гринольв. — У него была мечта, привнесенная из Етунхейма. Он мечтал создать полукровок. Неважно, кого с кем. Хоть с другими расами, хоть с животными, хоть с некими метафизическими сущностями. Я не одобрял его увлечение, но ничего не мог сделать. А однажды он пришел ко мне и сказал, что знает, как… А, впрочем, неважно.

Гринольв спрыгнул с низенького уступчика в глубокий снег и провалился чуть не по пояс.

— Рассвет наступил. Нам надо возвращаться.

Тор кивнул. Всех троих объяло голубое свечение, и они исчезли, так и не встретившись ни с одним етуном. По крайней мере, Тор и Сиф надеялись, что их не обнаружили. Появились они у ворот поселения, и Тору пришлось зайти к Ивару, чтобы забрать хрустальную подставку с документами, везти которую было ужасающе неудобно.

— Расскажи, пожалуйста, — попросила по дороге Сиф. — Что случилось дальше с твоим другом? Что он смог найти?

Гринольв хмуро посмотрел на нее, но, к удивлению Тора, ответил:

— Орм пришел ко мне однажды вечером и сказал, что знает точно, как сделать полукровку, как влить в аса кровь не то муспеля, не то ётуна, не то обоих сразу. Он распинался долго, чуть не всю ночь, под бутылку доброго эля, а к утру попросил одолжить лучшего воспитанника для эксперимента. Самого сильного, самого способного, ведь он обеспечит ему блестящее будущее. Я наотрез отказал. Он продолжал настаивать, кончилось дело дикой ссорой и дракой. Орм заявил, что еще покажет мне, что он прав, что эксперимент безболезнен и безопасен. И уехал к себе. Я не знал, что он делал, узнал через несколько дней, когда от него прилетела почтовая птица. Он требовал меня к себе. Я приехал и увидел, что на нем нет лица. Он решил провести эксперимент над своей любимицей — нашел, на ком ставить опыты. Всё пошло не так, как он предполагал. Эксперимент был болезненным, тело не выдерживало, остановить его он не мог. Хорошо, что дело было зимой, не было никаких дел. Мы почти два месяца не отходили от девочки, боялись, что умрет. Выжила. Стала полукровкой. Орм на пару месяцев совсем исчез. Перенервничал, видимо. Зато переделка его постепенно в новом теле осваивалась: начала менять облик по своему желанию, развивать две магии сразу. Сбежала она потом и погибла — упала со скалы в море, даже трупа не осталось, но это позже было, а на тот момент она только привыкала к себе, а Орм приходил в себя. Потом вернулся и снова потребовал кого-нибудь из моих лучших воспитанников. Я думал, что убью его, но у него горели глаза, он заявлял, что Арнульв станет самым сильным, что пара месяцев боли ничто по сравнению с возможностями, которые перед ним откроются. Я вновь ответил категорическим отказом и попытался запретить ему экспериментировать над своими воспитанниками. Не для того нам их отдали, чтобы мы над ними эксперименты ставили. Куда там — он меня не слушал. Не прошло и трех дней, как он принялся за старое. Месяца три развлекался и безрезультатно — все дети умирали практически сразу, немногие мучились недели две и потом всё равно умирали. Его любимица была единственной выжившей, и он с остервенением принялся проверять ее, изучать и смотреть, как так получилось, что она выжила. В конце концов, я поставил ультиматум, что, либо он прекращает свои чудовищные эксперименты, либо я расскажу обо всем Одину. Не имеет он права губить десятки детей. Мы опять чуть не поссорились, но эксперименты он больше не проводил.

Гринольв замолчал.

— Если бы мои лучшие воины знали, от чего я их когда-то спас…

Он хотел что-то добавить, но так и не добавил, а Тор не посчитал для себя возможным спрашивать. Гринольв умел рассказывать, интересно и познавательно, только вот Тор вовсе не был уверен, что хочет знать такую правду о прошлом Асгарда и его лучших представителях.

====== Глава 80 ======

Иногда Хагалару

казалось, будто Локи свято уверен в том, что заполучил самого мастера магии — великого боевого мага — в свое безграничное пользование. Так начало казаться с тех пор, как он заключил с лафеевским недоразумением некое подобие перемирия. Царевич наконец-то оценил выгоду, которую принесет ему сотрудничество. Осталось только перестать раздумывать, почему до Локи столь элементарные вещи не доходили в течение года? Тот Локи, которого Хагалар помнил, был маленьким, но сообразительным и умным, даже чересчур сообразительным для своих лет. И свою выгоду видел сразу, касалась ли она костяных фигурок, стеклянных бусин, дудочки или еще чего-то столь же важного для маленького ребенка. Однако подросший ребенок целый год валял дурака, распушал перья, чтобы потом все равно вернуться с покаянной головой к тому, кто с самого начала предлагал своё покровительство. Пускай гордость не позволяла Локи признать собственное поражение и смиренно молить о помощи, результат был налицо и очень радовал Хагалара. А то, что для принятия верного решения Локи потребовалось угробить пару десятков поселенцев, — небольшая потеря. Маги в фелаге Наутиз были никудышные, а новых естественников можно вырастить из любого отребья. Так что жертвы минимальны. Правда, Хагалар раньше искренне надеялся работать вместе с Раиду, чью гениальность не признать было невозможно, но тот после помилования захирел, зачах и обнимался с гейзерами, как докладывала личная шпионка мастера — Черная Вдова. Хагалар давно наблюдал за необъявленной войной магички и естественника и ждал, кто кого одолеет, точнее, когда Раиду сломается и сдастся на милость победительнице. Сломался, сдался, только вот победительница не захотела принять его таким. Он был ей больше неинтересен. В этом она походила на своего мастера — Вождю тоже были противны сломанные и сдавшиеся жертвы. Ломать любил Гринольв, а Хагалар предпочитал убивать несломленных, давать воинам красивую смерть и славу, которую их потомки пронесут сквозь века и которой не стыдно поставить рунический камень. Гринольв отбирал не просто жизнь, он отбирал бессмертие, Хагалар не считал себя в праве так поступать с кем-либо.

Появление ночного кошмара всё еще не давало покоя. К Одину с расспросами Вождь не стал обращаться, потому что был уверен, что правды ему никто не скажет, а подходящую необременительную ложь он и сам может придумать. Не верилось, что Всеотец просто внял недвусмысленным намекам и предупреждениям о грозящей опасности и решил привести армию в порядок с помощью Гринольва. Это было слишком разумное решение для того Одина, которого Хагалар знал последние много столетий. Проще было предположить какой-нибудь подвох, какую-нибудь потаенную причину, возможно, козни против него самого. Но это было как-то слишком сложно и нецелесообразно. Если бы Один хотел насолить давнему полунедругу, то поступил бы гораздо изящнее. С другой стороны, Хагалар ни одной минуты не верил, что Один действительно не нашел Гринольва три тысячелетия назад. Даже если предположить, что Хеймдаль не видит комнат подле лабиринта, почему нельзя было осмотреть их собственноручно? Сам Хагалар, на тот момент глупый мальчишка, об этом не задумывался, но сейчас-то он понимал, что Один просчитывал свои действия на бесконечное количество ходов вперед. В разгар межмировой войны, когда положение стало чуть-чуть улучшаться, он усыпил своего советника чужими руками на неопределенный срок и надеялся, что тот останется верен ему после пробуждения. Этого Хагалар никак не мог понять. Если бы его одним махом лишили семьи, друзей и времени, он бы лично убил царя Асгарда, и никакая клятва верности не помогла бы. И пусть дальше повешение, утопление или сожжение с Хельхеймом и Ностронгом — он умер бы с улыбкой на устах, отомстив за свою уничтоженную жизнь. Но с ним Один так не поступил, Хагалар сам себя изгнал: покинул Асгард на триста лет, когда понял, что всё, к чему он стремился, достигнуто, а новые цели пока недостижимы. Триста лет — ничтожный срок по сравнению с трехтысячелетним сном. Но, когда Хагалар вернулся, привычный мир изменился до неузнаваемости. Немногочисленные осколки двора отыскались в поселении отверженных, остальные были убиты или разжалованы. Всё изменилось слишком сильно, и Хагалар не захотел вливаться в новый Асгард. Если так колоссально изменился мир за триста лет, что уж говорить про три тысячи?

Возможно, Гринольву требовалась помощь, совет, еще что-то, но Хагалар не спешил помогать тому, кого ненавидел всю жизнь. Даже если страхи пусты. Он будет служить вместе с Гринольвом, если Один прикажет, если так будет лучше для молодых царевичей, но он никогда не станет ему другом или советчиком. Гринольв из другой эпохи и другой жизни. Хагалар никогда не знал настоящего Гринольва, а тот ребенок, который его боялся и ненавидел, давно погиб во славу великого Асгарда. Теперь существовал другой ребенок, имеющий значение для истории, — с не меньшими проблемами, чем те, которые когда-то были у самого Хагалара. Слишком взрослый, чтобы им можно было явно управлять, но недостаточно взрослый, чтобы понять, как опытный маг направляет его мысли в угодную ему сторону. Локи просто повезло, что Вождь пекся о его благе даже больше, чем о благе Асгарда, и действовал исключительно в его интересах. Правда, из-за этого же ребенка приходилось терпеть и неудобства. К примеру, сейчас дитя етуна и асиньи без зазрения совести разбудило его и, даже не извинившись, заявило, что желает видеть у себя одетым и при полном параде минут через двадцать-тридцать. Обычно, если Локи был нужен кто-то из поселенцев, он посылал либо рабов, либо других поселенцев, которым не повезло оказаться рядом с ним. Но своему почти наставнику он оказывал своеобразные знаки внимания. К примеру, всегда приходил лично. Хагалара подобное поведение забавляло: иногда ребенок бывал очаровательно мил, словно и не прошло семи столетий с их последней встречи.