Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Ершел

— Мой государь, идем же в Етунхейм, — произнесла царевна торжественно, сложив молитвенно руки. — Домой.

— Помнится, «дома» меня ждала мучительная казнь, не так ли? — Локи склонил голову на бок, а Ивар понял, что ему пора уходить: он не должен слушать личные тайны. Он не знал о мучительной смерти, и вряд ли Локи хотел, чтобы кто-то узнал. Ученый попытался выпутаться из объятий етунши, но ничего не вышло.

— Белый цветок должен остаться, — губы царевны коснулись его макушки. — Я спасу тебя от неведения. Я и моя любовь. Ты останешься со мной, и да свершится всё, о чем я молила богов.

С этими словами царевна поцеловала Ивара в лоб, и тот почувствовал себя очень странно: тепло молнией разлилось по телу

и столь же быстро исчезло. Никогда раньше царевны его не целовали. Это могло быть опасно, ведь дочери Лафея — служительницы темных богов, а он сам — сын народа светлых богов.

— Если такова твоя воля, возлюбленная сестра, пусть остается, — тон, с которым Локи произнес эту простую фразу, сулил скорую смерть и Ивару, и царевне, но ученый уже ничего не мог поделать. Он сам виноват, что ввязался в эту игру, что решил узнать, как будут говорить сын бога всех миров и жрица темных богов. И чем это для него кончится, он уже не мог предположить.

— Пусть остается, — кивнула царевна. — Локи, сын Одина, нам ни к чему соперничать друг с другом. Ты околдован своими отцом, матерью и братом. Я расскажу тебе, наконец, правду. Я видела тот давний бой своими глазами. Я видела священный огонь, видела, как моя сестра выбила кинжал из руки тени Одина, когда она хотела убить тебя.

— Тени Одина? Убить меня? — Локи сел на лавку, несмотря на то, что стал гораздо ниже сестры. — Говори. Говори же. Что ты знаешь? Почему Тень Одина? Разве не ритуал? И как моя мать, твоя мать, как она стала царицей? Она была рабыней в Ётунхейме. Ты знаешь? Ты знаешь, как ее звали? Расскажи мне всё, что знаешь о ней!

Царевна благодушно посмотрела прямо в глаза Локи.

— Ты взволнован и болен. Не физически, но духовно. Это вредная наследственность. Магия искушает тебя, но не подчиняется. Она губит тебя. Ты, как и я, как и братья, мог стать посланником темных богов, но тот, кто опоясал тебя на битву, вёл войско светлых богов. Ты жаждешь славы: хоть посмертной, хоть минутной, твоё сердце несвободно. Свет. Тьма. Смерть. Твоё сердце тысячу лет лихорадит война.

Ивар не заметил, как царевна отпустила его, встала и подошла к Локи, не переставая говорить:

— Куда ты пойдешь, когда выполнишь всё, что твоё небо от тебя хочет? Кровью будет горчить твое победное вино. Тебе не под силу остановить колесницу смуты в сердце, ведь любовь твоего бога жестока, пускай и чиста. Ты ей доверяешься, но не она тебя спасет.

Царевна присела на скамейку и нежно дотронулась до одной руки Локи, потом до другой. Царевич рук не отнимал, но был напряжен, словно натянутая тетива. Ивар хотел ободрить его, но не нашел подходящих слов, а царевна говорила всё быстрее и неразборчивее, постепенно впадая в транс.

— Я чувствую, как звериная сила и неразвитая магия разрушают тебя. Очисти свой разум, овладей и распутай магические потоки. Иначе погибнешь. Превратишься в вихрь ужаса, страха и боли, в безумца, в голодного духа, в того, кто даже после погребения останется в мире, чтобы мстить живым и насылать беды и печали.

Она говорила и вытягивала из Локи разноцветные нити силы. Ивар отчетливо видел их, хотя не был магом. Синие, желтые, зеленые потоки покидали тело сына бога и сплетались воедино. Между Локи и Старшей Царевной разрастался пузырь пульсирующей энергии, норовящий лопнуть, и Ивар боялся себе представить, что за силы концентрировались в нем: магия или какая-то другая сущность. Локи не двигался, не слышал, что ему говорила царевна. С его лица постепенно сходили краски, черты обострялись, он молодел на глазах. И это было невероятно. Ивар никогда раньше не видел ничего подобного.

— Ты благословлен меж мужей. Ты взываешь к жалости своего отца, но жалость давно покинула его сердце и разум. Один поломал твою жизнь, утопил всё во лжи. Это ужасно. Твоё сердце едва стучит, оно наполнено отравой. Но теперь

кончилось время твоего позора и бедствий. Уходит страх, время убывает, ты ищешь утешения. Приди же ко мне. Я — продолжение твоей борьбы. Я — связь разрушенных времен. Я — оправдание всем твоим поступкам. Доверься мне, моя сила спасет тебя. Дай мне свою веру. Пока твоя война — это дорога во тьму, но я открою тебе путь к истине. Искра божьей любви родит огонь и обратится в пламя, которое разорвет на части все твои сомнения. Но помни, что боги помогают только тем, кто хочет помочь себе сам, а лучшая оправа в жизни — слава, добытая в битве за твоих богов.

Темная магия окутывала фигуру воскового Локи, постепенно распространяясь на весь дом. Ивар глянул на спасительную дверь, но она исчезла. Ученый оказался в каком-то магическом подпространстве. Очертания предметов плыли, неизменным оставался только темный кокон, а в нем царевна, державшая за руки помолодевшего Локи, будто сошедшего с ранних портретов царской семьи Асгарда, которые Ивар видел в Гладсхейме. Взгляд царевича остекленел, а сам он походил не на живого аса, а на восковую фигуру. Знаки етунхеймских богов вспыхивали в углах и на стенах бывшей комнаты. Ивар оказался в центре какого-то мощнейшего колдовства. Он не знал, что настолько древние практики до сих пор кому-то знакомы, и наблюдал за ними со страхом, с восторгом, с трепетом. Царевна прекратила говорить, или же Ивар не мог больше разобрать слов. Она склонилась к руке Локи и с видимой легкостью прокусила сперва его ладонь, а потом и свою собственную. Кровь смешалась, в нее устремились разноцветные потоки энергии. Замелькали пёстрые вспышки, собираясь в замысловатые узоры. Глаза Ивара болели, но он старался не жмуриться: не хотел пропустить чудесную фантасмагорию. Черты лица Локи все время менялись. Царевна снова заговорила, но в этот раз это уже было настоящее заклинание — Ивар не раз его слышал во время религиозных торжеств. Царевна читала нараспев, концентрируя энергию все в тот же пузырь.

— Звезда, подойди! — ясно расслышал Ивар среди бесконечных магических формул. Он не посмел подняться на ноги в постоянно меняющемся пространстве, поэтому аккуратно подполз к етунше, благо, находился всего в нескольких шагах.

— Помни, что ты благословлен, — торжественно произнесла она и взяла его руку. Ивар побоялся, что она прокусит и его ладонь, но царевна просто положила ее на шар энергии. Даже при желании ученый не смог бы вырваться из хватки великанши. Он почувствовал покалывание во всем теле. Невероятная сила заполняла его, мозг заработал с удвоенной скоростью, перед глазами потемнело. Он видел прошлые исследования, часто бессмысленные, проводимые только ради удовлетворения собственного тщеславия, недовведенные до конца, брошенные, забытые. Теперь он знал, как закончить их. Цепочки разрозненных фактов собрались воедино, решение различных проблем стало столь же очевидным и понятным, сколь простейший пример на счет. Сотни задач решались легко, играючи, хотя многие из них относились еще к эпохе заворотного мира. Ивар увидел своих жен. А потом детей. Такими, какими запомнил до изгнания. Что-то было, что-то…

Он не успевал додумать одну мысль, как она сменялась другой. Энергии в шаре становилось все меньше: комната возвращалась к изначальному облику, черты лица Локи перестали плыть перед глазами, но он всё еще выглядел моложе. В ту секунду, когда погасли последние блики божественного света, толпа боевых магов буквально сорвала дверь с петель. Они так и застыли с поднятыми руками, с какими-то нелепыми заклинаниями. Они увидели Ивара, стоящего на коленях перед лавкой, на которой сидела царевна Етунхейма и держала на руках полубесчувственного Локи. Наверное, это было последнее, что боевые маги были готовы застать в царственных палатах. Дочь Лафея нежно целовала прокушенную руку царевича. Безжизненную, как казалось Ивару.