Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
— Ты упомянул боевую магию, — нежно сказала мать, одним голосом выражая всю свою любовь к выросшим детям. — Неужели ты решил ее освоить?
— Я? Нет, конечно, у меня есть Мьельнир! — Тор хотел призвать молот, но в последний момент воздержался от показухи. — Я говорил о Локи. Он многому научится у Хагалара. Он ведь боевой маг.
— Я очень надеюсь, что Локи проявит благоразумие и ничему не будет учиться у Хагалара, — столь же нежно проворковала мать.
— Почему это? — изумился Тор. — Он рассказывал нам о своих битвах. Он храбрый воин, которого никогда не покидала удача.
— Или он нам лгал? — подал голос не менее заинтересованный Локи. — Все его бахвальство впустую, и он вовсе не высший маг?
— Отнюдь, — вздохнула Фригг и подошла к столу с водорослями. Царевичи переглянулись:
— Так в чем же дело? — не унимался Тор. — Я не понимаю. Локи ведь магию обожает, ты бы видела его иллюзии.
— Может, ты все же мне скажешь, кто он такой? — без всякой надежды в голосе спросил Локи. — Ваша игра в молчанку мне за год надоела. Я не понимаю ее смысла, как и смысла всего происходящего. Почему вы с отцом никак не сойдетесь во мнении? Он называл Хагалара самым достойным асом в Асгарде!
— Да он и есть такой! — подтвердил Тор, положив руку на плечо брата. — Ну, кроме отца, меня, Гринольва, Фандралла, есть и более достойные асы в Асгарде, но их мало.
— Хорошо, я скажу вам, кто он, — мать отвернулась, и ее слова упали камнем в песок, разом погасив все звуки в зале. Она стояла на нижней ступени, напряженная, теребя в руке какую-то женскую безделушку. Тор узнал этот жест: обычно руки в кулаки сжимал брат, когда бывал зол, напуган или возбужден. Мать он никогда такой не видел.
— Он клятвопреступник.
Слова отразились от стен и замерли эхом в конце огромной пустой залы.
— Как? — едва выговорил Тор, а Локи и вовсе дара речи лишился.
— Так. Он клятвопреступник, который сбежал и так и не понес наказания за свое преступление. Это было давно, сейчас ваш отец предпочел обо всем забыть. Но я не забыла. Как и стены этого дворца. Он перечеркнул все свои подвиги и всю свою жизнь. Сам.
Тор молчал. Молчал и Локи. В этом молчании было некое единение, которого они не достигали очень давно, с самого детства. Клятвопреступник. Лучше бы убийца, вор или мужеложец. Кто один раз преступил клятву, тот преступит и другой. Нет ни доверия, ни почтения такому асу.
Тор хотел узнать, почему отец вернул Хагалару былое доверие, но прикусил язык. У отца всегда есть повод. Быть может, привечает преступника, чтобы потом казнить, хотя давно уже отменены казни в Асгарде. Надо что-то сказать, но слова застряли в горле. А мать так и стояла спиной к ним, а рядом тяжело дышал Локи, видимо, вспоминая какие-то свои неудачи, связанные с Хагаларом. Клятвопреступник. Лучше бы они никогда не узнали об этом.
Один Всеотец наслаждался сложившейся ситуацией. Человеческие существа разрядили обстановку, внесли оживление в размеренную жизнь Гладсхейма, а, главное, доказали, что Локи еще не вполне здоров. Не настолько болен, как показалось Хагалару, но все же и не совсем здоров, как считал Один, и доказательство тому — исследования человека, показывавшие неведомую новую природу Локи лучше, чем все магические сканирования, которые они проводили с Хагаларом. Хоть какая-то польза от друзей Тора, которые ни в чем другом не произвели на Всеотца никакого впечатления. За свою долгую жизнь он видел бессчетное количество смертных, бессмертных и прочих, поэтому ничему не удивлялся. Здоровьем Локи полностью занялся Хагалар, призвав на помощь Алгира и Эйр, что тоже Одина устраивало. Он устал от бесконечных проблем, хвостом следовавших за младшим сыном, и был готов отдать его на время кому-нибудь другому. Пока во дворце люди, сильно нервировавшие Локи, работать с ним и создавать идеал нет смысла. Зато Тор горел желанием поскорее поехать в поселение и заняться чем-нибудь неимоверно важным под руководством Хагалара, а заодно похвастаться перед учеными людьми научными достижениями Асгарда. У Одина были свои мысли на этот счет: ученые поселения должны вытрясти из людей все научные достижения Мидгарда, полезные Асгарду, и постепенно воплотить их. Это он и изложил Локи, велев написать письмо в поселение и намекнуть, что он скоро вернется и что скоро поступят новые интересные сведения, откуда — пока неважно. Рассказывать о людях следовало не в письме, а с доверенным лицом, но пока
— Я слушаю тебя, — тяжело произнес Один, впуская единственного аса в Гладсхейме, которой был доволен очередной шуткой Всеотца: возрождением давно забытого этикета. Ради одной его улыбки, больше походившей на оскал хищника, Один продолжал мучить всех прочих обитателей дворца.
— Всеотец, — начал Гринольв твердо, решительно, как и всегда, — я уже освоился в новом мире и решил, что мне необходимо жениться. Моя жена давно мертва, мой сын погиб бесславно, мой род прервался.
— Я одобряю твое решение, — кивнул Один. — Тебе известно, что в Асгарде принято жениться в конце летней половины года, но если у тебя есть избранница, и ее родители не против, мы можем сыграть свадьбу хоть сейчас.
Мысленно Один выдохнул: в этот раз Гринольв беспокоит его по пустяковому поводу, который не имеет отношения к отцу богов и людей. Кому и на ком жениться — точно не он должен решать, просто Гринольв, привыкший к военной дисциплине, во всем стремился подчиняться непосредственному командиру.
— Я говорил с избранницей, и она согласна стать моей женой. Я говорил с ее родителями, и они видят во мне прекрасную партию для своей дочери, но она связана обязательствами с другим. Я говорю о невесте твоего сына.
— О Сиф? — удивился Один. — Разве же она подойдет тебе в жены? Она не покорная дева, она воительница, добившаяся равных прав с мужчинами. Она не будет покорно исполнять твою волю.
— От нее это и не требуется, — возразил Гринольв. — Моя жена была настоящей женщиной, на ее могильном камне написано, что она — лучшая хозяйка во всей округе. Она прекрасно ладила с овцами, она содержала дом и слуг, но что она воспитала из моего единственного сына? Он погиб бесславно, он был трусом. Поэтому я хочу, чтобы мои дети были от такого же бесстрашного воина, как я, и раз уж валькирии — вечные девы, то остается только Сиф. Если ее свадьба с твоим сыном — решенное дело, я дам ей развод несколько лет спустя, когда она родит мне наследника. Твой сын молод, ему еще рано думать о браке, да и разве царицей Асгарда не должна стать царевна из других земель, обученная вести царские дела, а не размахивать мечом на поле битвы?
Один задумался. Позиция Гринольва была ему понятна, как и его сомнения в том, что Сиф станет хорошей царицей. Их брак с Тором был предрешен много столетий назад, но Тор никогда не выказывал намерений жениться именно на Сиф. Наоборот, он нашел себе смертную девушку, показав себя безрассудным юнцом, и предложил ей чуть ли не трон Асгарда. Он не муж еще, но мальчик, и потеря невесты станет для него неплохим уроком.
Примерно это он изложил сперва супруге, а потом и Сиф, которую происходящее касалось в полной мере.
— Я готова стать женой Гринольва, — сказала та, бесстрашно глядя в глаза Одину. — Я никогда не желала быть царицей Асгарда, я не хочу управлять Фенсалиром, в моей крови горит огонь битвы.
— Но ребенок не даст тебе сражаться, — отозвалась Фригг. — Беременность, роды, вскармливание — на несколько столетий ты будешь потеряна для мира битв, и твое тело отвыкнет от нагрузок.
— Я не собираюсь сейчас заводить детей, — гордо заявила Сиф. — Я молода, я хороший воин, и я сделаю так, чтобы дети не омрачали моих планов на будущее.