Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
— Но у Гринольва могут быть совсем другие планы на твое будущее, — покачал головой Один. — Сиф, я не стану отговаривать тебя, но Гринольв силен и жесток. Он сломает тебя морально и физически. Он причинит тебе такую боль, которую ты не вынесешь.
— Значит, моим самым сильным и главным противником будет мой собственный муж, — гордо откликнулась Сиф. — Он закалит меня так, что никакие враги не будут мне опасны. Я даже не прибегну к помощи отца и своей семьи. Я сама одолею Гринольва.
— Что ж, — кивнула Фригг. — Когда-то я победила саму Тень, возможно, и у тебя получится победить того, кто имел к ней непосредственное отношение.
—
Царица кивнула. Один про себя усмехнулся. Женщинам только бы дружить против кого-нибудь.
— Всеотец, ты упомянул, что друг Тора скоро отправится в поселение, — уточнила Сиф. — Позволь мне поехать туда прямо сейчас и предупредить магов и ученых. Мне есть, с кем там поговорить. Один из друзей Локи прислал мне письмо: висельники беспокоятся за него.
— Что ж, иди, — кивнул Один и, когда затих стук каблуков, покачал головой: у Локи слишком хорошо получалось пускать пыль в глаза простым асам.
— Как думаешь, она сможет поработить Гринольва? — с интересом спросила Фригг.
— Ты не была ни ученой, ни воином, ни сильной колдуньей, но Тень пала к твоим ногам по своей воле, — Один обнял супругу одной рукой.
— По своей ли… или по твоей? — едва слышно уточнила Фригг.
====== Глава 91 ======
«И я по тебе скучал… Все скорбели… Ты забыл все это?..»
Фригг с неудовольствием погружалась в воспоминания ворона, и ей начинало казаться, что памятная встреча случилась лишь вчера. Знакомые лица, знакомые движения. Слишком близко, слишком интимно и сладко.
«Я помню себя тенью, отброшенной лучами… Швырнул на дно Бездны того, что был достоин короны… Ты упускаешь саму суть правления», — знакомые до дрожи слова сплетались воедино, образуя причудливую канву. Фригг далеко не всё помнила дословно, но это и не требовалось, ведь, оказывается, вездесущие вороны следили, всё знали и докладывали своему повелителю. Для Всеотца ничьи признания и тайны не имели никакого значения, ведь он всегда всё знал заранее. Скорее всего, даже жизнь Фенсалира не сокрыта от него, хотя он и обещал когда-то, что запретит Хеймдалю и воронам наблюдать за чертогами супруги. «Я видел миры, о которых ты и не ведаешь… Хоть и в изгнании».
Слова, слишком много до боли знакомых слов. И вот, наконец:
«Забудь об отравляющей разум мечте! Вернись домой!»
Катарсис. Предложение, от которого нельзя отказаться, но…
— «У меня нет дома», — четко произнесла Фригг за мгновение до того, как иллюзия произнесла то же самое. — Так он и сказал, Всеотец. «У меня нет дома». Это были его слова. Ты и сам это видел.
Иллюзии развеялись, словно туман. Мрачные тучи не пропускали в покои света, а факелы чадили, выводя причудливые силуэты. Фригг сидела в резном кресле с изображением волков, Один — в мягком, мидгардском без всякого рисунка. Довольный собой Мунин, чьи воспоминания Один иллюзорно транслировал, почесал ногой голову, поправил ванахеймскую прошлогоднюю шапочку, которую надел с наступлением холодов, и с чувством выполненного долга перелетел на спинку кровати. Таковы они — вторые глаза Всеотца: видят и запоминают всё, что прикажет повелитель, чтобы в любой момент показать то, что никто посторонний не должен был видеть, раскрыть очередную тайну, представить неоспоримые доказательства вины или невиновности. Если бы воронов было не два, а двести миллионов, то Один был бы по-настоящему
— Зачем ты показал мне прошлое? — мягко спросила Фригг. Она все равно не чувствовала ни страха, ни смятения — Одину не было смысла мучить ее тягостным молчанием, ведь, в отличие от молодых царевичей, на нее никакие уловки не действовали. Царь часто забывал о ее сути и ждал, что она сдастся, заговорит первой, не выдержав напряжения. И она заговаривала первой, но не по приказу супруга, а по собственному желанию, по праву, которое когда-то отстояла ценой большого количества жизней.
— Ответь, зачем ты рассказала нашим сыновьям о Хагаларе?
— Ответь, зачем ты вернул его во дворец?
Вопиющей дерзостью было отвечать вопросом на вопрос, но царица позволяла себе почти что угодно, особенно, когда Один не был взбешен. В порыве злости он не контролировал себя: спорить с ним или взывать к разуму было бесполезно — но, когда он находился в тихой ярости, царица говорила открыто, не тревожась за свое физическое или душевное благополучие. Конфликт назревал давно — невозможно вечно уклоняться от него и оттягивать неизбежное. Одину придется сделать выбор.
— Я хочу, чтобы он вернулся к нам.
Больше года царская семья расхлебывает последствия безумных поступков Хагалара, больше года они ведут незримое сражение за душу Локи, а Один все еще бредит возвращением вчерашней ночи.
— Тор тоже хотел, чтобы Локи вернулся в Асгард, — мягко возразила Фригг, решив подойти к проблеме с другой стороны. — И привел его насильно в цепях и наморднике. Неужели ты поступишь также? Добровольно Хагалар не вернется.
— Уже вернулся.
Один не готов внимать никаким доводам рассудка, но все же Фригг предприняла еще одну попытку, заранее обреченную на провал:
— Ненадолго и ради Локи.
— Он оставил свои притязания на него, — гнев, так пугавший детей, но не супругу, сквозил в каждом слове. — Обратил взгляд на Тора. И ты поддержала его. Но потом… Я не ожидал от тебя такого безрассудства, Фригг!
Грозный рык разбился о непробиваемое спокойствие царицы, которое она иногда позволяла себе, забывшись. Когда она пыталась в чем-то убедить своего пылкого супруга, то разыгрывала целый спектакль, как два года назад, когда возмущалась изгнанием единственного родного сына. Но сейчас убеждать Одина ни в чем не следовало, ведь сделанного не воротишь. Поэтому весь жар, вся страсть, вся злоба, вся энергия, которой Всеотец ломал даже сильных и заставлял молить о пощаде, не применяя физических пыток, разбились о ледяное спокойствие, о бездну сути Фригг, которая обращала в ничто любые чужие эмоции.
— Вспомни, что вот уже много столетий я не поступаю безрассудно, — безразлично напомнила она, хотя бередить старые раны и поминать ошибки прошлого не стоило. — Но ты напомнил мне о том, чего не вернуть и не исправить. Один, мы строили отношения со своим приемным сыном на лжи. Ты видел, к чему это привело. Теперь ты хочешь построить отношения Тора и Хагалара на лжи еще более страшной?
— Не нам строить чужие отношения, — глухо возразил Один, предпринимая еще одну попытку пробить броню, которую сам же когда-то создал. — Тор и Хагалар разобрались бы во всем сами. Все шло своим чередом, пока ты не вмешалась.