Любовь хранит нас
Шрифт:
— Твои отношения, — она кивает головой, словно исправляет мою ошибку, — с Алексеем.
— Не поняла, — удивленно уточняю.
— Ты сказала с «Вашим сыном», а я всего лишь помогла и уточнила с каким из них. У меня их два, Оль. С третьим ребенком, — у нее увлажняются глаза, и она быстро отворачивается от меня, — Смирный обманул. Обещал и не выполнил, плюс возраст помешал.
Ей, видимо, в таком огромном доме скучно находиться летом. Нет преподавательских занятий, дети выросли, а внуков пока не завели, вот она и ищет свободные на беседы уши, а тут я удачно подвернулась. Неужели она не понимает, что
— Да-да, с Алексеем. Но тут точно нечего обсуждать. Я обещаю Вам, что ничего не будет. Лешка сам уйдет. Я наскучу и надоем ему. То, что сейчас между нами происходит — такой себе эксперимент, плюс выручка, своеобразная плата за его помощь и терпение. И тогда, — кривлю лицо, — в тот вечер, когда он слегка не в форме пришел ко мне домой, я не смогла…
— Ты просто пожалела его? Он очень плохо выглядел? Больным, несчастным, жалким? Клянчил нежность, ласку, наверное, секс? Приставал с объятиями, возможно, угрожал, что не уйдет, потом наверняка вел себя, как самый настоящий мачо, хамил, настырно хозяйничал в квартире, устраивал без твоего разрешения свой быт? Все ведь так было?
— Я этого не говорила.
— Но с этого все и началось, Климова. Ты посмотрела на сильного мужчину иным взглядом и поняла, что он обыкновенный человек, который так же, как и ты нуждается в общении, в физическом контакте, в дружбе, на конец.
— Не понимаю, — усмехаюсь и из стороны в сторону качаю головой. — Антонина Николаевна, что Вы имеете в виду?
Она хмурится и по-детски сморщивает лицо, демонстрируя мне мелкие лучики доброты и ласки.
— Сменим тему, Климова! Скажи, пожалуйста, ты любишь рыбный пирог? Духовой, естественно.
И на этот вопрос я тоже, увы, не знаю, что сейчас ответить. Просто киваю, а она мне широко улыбается и зачем-то прищипывает мой нос:
— Поживем-увидим, Климова, поживем и все увидим.
Никогда я так не радовалась быстрому расширению нашей женской компании, как сейчас, — на кухню заходят отец и сын. Те самые упертые Смирновы, от которых «Климова, держись!». Я бы еще добавила слово «подальше», но с этим уже, по-видимому, вышла неувязка. Максим Сергеевич широко улыбается — для меня впервые, а Лешка, опершись о дверной косяк, рассматривает всех нас.
— Мам, — гундосит, — долго еще ждать? Мы тут надолго? У нас с Олей есть еще дела.
На предполагаемых «делах» лукаво подмигивает мне, а затем серьезнеет и рассматривает мать. Смирнов старший подходит к Антонине Николаевне, целует ее в плечо, а затем глядя сверху вниз в ее глаза задает простой вопрос:
— Тебе помочь, моя неугомонная чудо-кроха?
— Мы уже все сделали. Бери вот это и отнеси в столовую. Максим, пожалуйста, только без резких движений и не смей кусочничать.
Маленькая женщина отдает приказ огромному начальнику Седьмой пожарной части? Вот это власть! Отец Алексея высокий мужчина, но старший сын явно перерос своего родителя. Возможно, его не совсем обычная работа превратила в богатыря, но почти двухметровый рост, по моему весьма недалекому мнению, простая арифметическая сумма антропометрических данных его красивых кровных родственников — Алексей, как минимум, на десять сантиметров выше своего отца. По-видимому, отщипнул от матери один несчастный дециметр. Рассматриваю взрослую пару и не замечаю,
— А ну-ка перестань.
— Я ничего не делаю, — пытаюсь повернуть лицо, но мужской подбородок стопорит мою макушку и не дает пошевелиться. — Лешка, ты тяжелый, мне неудобно, отпусти меня.
— Кому говорю? Перестань! Все хорошо, а ты тут киснешь, как вскрытый тетрапак с уже некачественной молочной смесью. Климова, сегодня ночью будет неприятно-приятный разговор. Пока предупреждаю о ночной «прогулке», но, если не успокоишься, начну «послеобеденный сон».
— Тебе показалось, ты все придумал.
— Вряд ли, солнышко. Я чересчур внимательный к деталям, касающимся тебя. За неполный месяц изучил все оттенки твоего спонтанно меняющегося настроения. Вот сейчас, например, отчетливо читается страх и неприкрытый ужас. Моя мать так сильно пугает тебя? Или батя? Или я?
Им тяжело понять мое теперешнее состояние. А если учесть, через что я прошла, то весь этот ужин, фактически тесное знакомство с его родителями, говорит мне о том, что у Смирнова младшего по отношению ко мне довольно-таки серьезные намерения. Может, нужно радоваться? Хотела бы, но не могу! Привыкать к такому нельзя.
Я случайно, краем глаза, замечаю, с какой нежностью смотрит на меня его мать. Опять краснеешь, «Климова»? Что с тобой не так? Все-таки проворачиваюсь в объятиях Алексея и утыкаюсь лицом в его грудь.
— Лешка, я здесь чужая, — бухчу в гулко бьющееся мужское сердце. — Думала, что ты заберешь машину, поговоришь с отцом и мы уедем. А теперь…
— Мам, — он громко обращается к Смирновой. — Есть один вопрос!
— Да, сынок. Внимательно!
— Вы меня тут обсуждали, пока отец нравоучал на улице непослушного дебильного сынка?
Вот же беспардонный хам! Щипаю за мужской упругий бок, а затем по скрытым мышечной массой почкам своими кулачками лупцую.
— Алешка, Алешка. Замолчи, кому сказала. Перестань. Леша!
Да только все впустую. Смирнов сжимает еще крепче и угрожающе шикает в мое дергающееся темя.
— Тишина, одалиска! Тшш. Сейчас мама будет говорить.
— Естественно, мой дорогой. Все разговоры женщин только о вас, мужчинах. Если бы не вы, о ком бы мы вели задушевные беседы? На кого бы друг другу жаловались, кого бы обвиняли, кого боготворили или проклинали? Как бы мы вообще на свете, безмозглые амебы, жили? Все только для вас и о вас. Господи, я до сих пор поражаюсь мужскому самомнению. Зашкаливает и нарушает все условия житейских теорем. Ваш глобальный максимум, — по-моему, по жалким ощущениям, Смирнова на одно мгновение задумывается, — да его попросту не существует. Каждый следующий отпрыск мужского пола в этом однозначно перешагивает своего отца.
Чувствую, как Антонина Николаевна подходит ближе и даже гладит меня по голове, нежно пропуская каждый локон через свои вкусно пахнущие пальцы.
— Ты задушишь Олю, Алексей. Отпусти, пожалуйста, сынок!
— Я отнес. Что дальше, мать?
Максим Сергеевич рисковал пропустить все вынужденное «веселье», но вовремя к нашим разборкам подошел.
— Полегче, сын. Ты чересчур здоровый, — словесно заступается за меня.
— Она уже привыкла! — Алешка вздергивает мое тело и тихо произносит. — Ты отошла? Мандраж прошел, душа моя?