Любовь хранит нас
Шрифт:
— Бля-я-я-дь! — с выдохом шепчет. — Что ж ты, стерва, делаешь?
По-моему, я страшно завожу его, возбуждаю, и разогреваю кровь? Возможно, я не права. Этого не знаю. За всю мою жизнь был один-единственный половой партнер. С ним я стала женщиной, приобрела первый сексуальный опыт, впоследствии, как безголовая латексная кукла с расхристанными ногами, ублажала, лежа на животе с закрытым ртом, а на финал меня выпотрошили, как ненужную мягкую игрушку, и бросили подыхать в послеродовой палате с тремя счастливыми мамочками и с налитой грудью, заполнившейся молоком только от одного вида младенческих подгузников
— Иди-ка, плакса, сюда.
Он с жадностью растирает мои губы, а я вот не могу и рта раскрыть. Еще чуть-чуть и разрыдаюсь. Собью ему желание, а он, вероятно, выпорет меня?
— Что с тобой? Что с тобой? — в перерывах между поцелуями громко шепчет. — Душа моя, что с тобой? Олечка, ну что не так?
Да как же объяснить ему, что все, что сейчас между нами происходит, именно сейчас или в течение этих трех недель, я рассматриваю, как бесценный подарок небес за непонятно какие мои заслуги. Я — женщина, которая не знала ласки с рождения до совершеннолетия, и с потери девственности до…
— Лешенька, я прошу не останавливайся. Все очень хорошо. С тобой всегда так. Слышишь?
Смирнов перехватывает меня под задницей, приподнимает и откидывает на спину, затем резко затягивает мои раскрытые бедра к себе на пах.
— И не подумаю, одалиска. Даже не подумаю. Не дождешься.
Он быстро скатывает мои пижамные штаны. Проводит пальцами обеих рук, словно дикий зверь когтями, по всей поверхности дрожащих от предвкушения ног, затем прикусывает кожу под пупком и очень бережно и осторожно проходится губами по шраму от двухлетнего ужасного воспоминания. У Лешки на этом месте есть какой-то, видимо, эмоциональный заскок. Он тщательно вылизывает эти несчастные пятнадцать сантиметров, а я, как одержимая, сжимаю простынь в руках, дугой выгибаюсь и в потолок стону:
— Я-я-я больше не могу.
Вдоволь наигравшись с кожей, Смирнов спускается немного ниже, а я приподнимаюсь на локтях и за ним внимательно слежу:
— Леша, — пытаюсь свести ноги вместе, но он обхватывает меня за щиколотки и растягивает, как на приеме у женского врача. — Что ты делаешь?
— Тебя хочу, — он смотрит на меня с какой-то слишком простецкой и очень доброй улыбкой, а я, по-видимому, теряюсь и не знаю, как себя вести и что на это «дикое и эмоциональное» желание сейчас мне следует ответить.
— Не надо, — качаю головой и еще раз пытаюсь выскользнуть из цепких рук.
— Тшш. Куда собралась?
— Пожалуйста, перестань.
— Все равно ведь будет так, как я скажу. Ну, чего ты в самом деле?
Не спорю! С ним теперь вообще не спорю. Его слово с некоторых пор — для меня необсуждаемый закон. Смирнов целует лобок и добавляет к сверхнежной ласке свой горячий влажный язык, одновременно с этим медленно поглаживает внутреннюю часть бедра и как-то не торопится оказаться между ног. Господи, как же с ним хорошо. Такое впечатление, что он хочет чувствовать каждый миллиметр моего тела максимально близко и совершенно не желает отпускать.
— М-м-м!
— Да ты влажная, душа моя, — он неторопливо гладит половые губы, рассматривает
Затем запускает внутрь один палец и мягко проталкивается, а я сама к нему навстречу тазом подаюсь, приподнимаюсь.
— Хочу тебя там, — на каждый его виртуальный толчок шепчу. — Пожалуйста, Смирнов, не мучай. Это же невыносимо.
— Еще немного подождешь, — с плотоядной ухмылкой отвечает.
Не прекращая монотонных поршневых движений, склоняется и трогает губами скулу, подбородок, неспешно переключается на шею, ощутимо прикусывает ключицу, а затем, облизываясь, спускается на грудь. Это что-то непередаваемое, очень чувственное, просто-таки волшебное… Господи, да я сейчас взорвусь! Низ живота сводит судорогой, а Лешка громко произносит:
— Смотри в глаза! Оля!
Я мотаю головой из стороны в сторону — не буду, не могу и не хочу, а он вдруг резко убирает руку и проталкивает внутрь нечто большее по размерам. По моим сверхострым ощущениям — свой член.
— М-м-м, — Смирнов прикрывает глаза, вскидывает голову и крепко стискивает зубы. — Туго, солнышко, идет. Расслабься. Слышишь, одалиска? Легче будет.
— Угу.
Стараюсь еще сильнее раскрыться и развести пошире бедра, и вместе с этим подаюсь всем телом на него.
— Хорошо, — он медленно выходит, а потом загоняет себя еще разок на всю длину, до основания своего внушительного полового органа.
На одно мгновение, по-моему, я отлетела, словно моя душа вышла наружу из этого тела, чтобы на всю картину в целом со стороны взглянуть. Мы двигаемся с ним синхронно. Целуемся, кусаемся, рычим и стонем. Сегодня даже молчаливый в этом деле Лешка что-то невнятное говорит. Он шипит, бубнит, и как будто ноет. Мне кажется, что я напрочь теряю все пространственно-временные ориентиры, а потом вдруг нечто изнутри меня взрывает, я ударяюсь своей грудью о Лешкину, стону, суматошно дышу и трепещу ресницами. Чувствую, как он облизывает мочку моего уха, подбирается к ушной раковине и шепчет:
— Молодчина, Климова! Да ты — боец!
Как собаку с принесенной хозяину палкой поздравляет?
— Я заслужила слабенькое не виртуальное поощрение? Вкусняшку или легкое поглаживание между ушей?
Он аккуратно выходит и укладывается рядом:
— Теперь готов внимательно, по мере своих сил и оставшихся возможностей, тебя слушать. Говори!
— Мы, — с придыханием начинаю, — приглашены к твоим родителям на ужин. Я уверила Антонину Николаевну, что обязательно придём. Что скажешь?
— Было охрененно! Я даже обалдел.
— Ну, перестань, — переворачиваюсь на бок и в его плечо ударяю кулачком. — Я ведь серьезно спрашиваю, а ты все в шутку переводишь. Лешка?
— Так я тоже не шучу, это был комплимент, — он располагается ко мне лицом, проводит по моей щеке рукой, а я опять теряю с окружающей реальностью физическую связь. — Поедем, одалиска. Не будем огорчать моих родителей, тем более мать. Устала, солнышко?
Не отвечаю, но даю глазами знать.
— Иди сюда, — он силой меня переворачивает, к себе поближе подгребает и утыкается уверенной эрекцией мне в зад. — Еще разок, малышка?