Любовь нам все прощает

Иголкина Леля

Мы резко замолкаем, а нашу вынужденную угнетающую и оглушающую тишину разрывает гундосый виброзвонок в районе моего сухого тыла.

— Это у меня, прошу прощения, — смаргиваю и, не глядя, лезу в задний карман своих брюк. — Мне нужно ответить, — оглядываюсь, отыскивая укромный тихий уголок, — возможно, это очень срочно.

— Нет проблем, сынок, — отец отталкивается ногами от пола и с жутким металлическим скрежетом на стуле отползает, освобождая мне на волю путь.

Я резво выметаюсь с опущенной башкой из-за стола и следую по направлению

к служебным помещениям:

«Туда нельзя! Куда Вы? Стойте! — Где здесь можно в тишине поговорить? — Вот здесь! — Благодарю!».

— Привет, Серега!

— Леха, что случилось?

— Ну…

О! Начинается херня? Какие-то проблемы? Или это… Женя?

— Говори уже, как есть.

— Мы с Евгенией в моей машине находимся возле основательно закрытых автоматических ворот твоего лесного домика на курьих ножках, который по странному стечению обстоятельств оказался пуст и холоден. Хорошо хоть в моей малышке есть великолепное отопление. Согрею твою кубинку, за бурлящую кровь в ее жилках не переживай. У меня всего один вопрос, мой младший брат Сережа?

— Не тяни, твою мать!

— Есть шанс, что ты сюда вернешься, скажем, в течение тридцати минут?

— Ты с Женькой приехал ко мне домой? А как так вышло? — быстро поднимаю руку и засекаю время.

М-м-м! Какую ерунду сейчас несу! Женя с Лешкой — мне того и надо. Радуйся, «Сережа», и обещай, что доплывешь на зимних плавниках за жалкую пятнашку. Слышу, как старшенький сопит и, обмозговывая ситуацию, изображает сочинение, а наконец состряпав подходящее алиби для нее и для себя, вслух выдает:

— Я ей соврал, Серега.

Иди ты! Да тут все такие же лжецы — ни ты первый, ни я последний. И почему я больше ничему не удивляюсь?

— Это я уже понял, но кое-что, видимо, не рассчитал? Теремок обратной связью не отвечает?

— Я предполагал, что ты на месте. А тут, увы, сплошной мороз, присаживающееся на закат ярко-красное солнце, и гробовая тишина. Лес спит, лед на реке трещит, а адская зима бродяжничает между сосен.

— Так какого черта, Леша, вы с ней там делаете?

— Это долго объяснять. Ты лучше скажи, когда тебя обратно ждать?

— У меня встреча с отцом. Тут еще Петров с ним. Мы…

— Егор дал добро на общение? — наверное, в этот момент у братца вылазят из орбит глаза, но ничего не попишешь — такова, видимо, его судьба.

— Представь себе. Он хочет экспертизу мальчишки Фильченко.

— Значит батя все-таки добился своего. Это же, — он хмыкает и тихонечко присвистывает, — для всех прекрасный шанс.

Прекрасный шанс? Возможно, но немного позже! Что там с моей кубиночкой?

— Думаю, через час буду у вас, Лешка, но никак не меньше. Хотя бы в запланированные шестьдесят минут уложиться. Не околеете? Все есть?

— Настроение у нее, как бы помягче выразиться, не очень. По-видимому, она начинает догонять, что я фактически произвел несанкционированное похищение. Но мы с ней с комфортом поиграем в города, помнишь, как тогда с ребятишками на природе.

Еще бы!

Ну, конечно!

Возвращаюсь в общий зал и застаю уже одиноко сидящего за тем же столом батю, подпирающего своими ладонями щетинистый подбородок.

— Ты все? — поднимает на меня свой воспаленный взгляд.

— А где Петров? — осматриваюсь и разыскиваю внезапную пропажу. — Вы поругались, что ли? Опять?

— Да нет. Егор уехал. Похоже, он воодушевился идеей возможного косвенного отцовства.

— Отец, извини меня, но срочно нужно ехать. Там Женя…

— Ты все еще хочешь продать тот дом? — отец скрипит зубами и подбирает пальцы в кулаки.

— С чего ты взял? — ухмыляюсь.

— Ты смело разглагольствовал про пока несуществующие деньги, которые намеревался отвалить Петровым в надежде воскресить их сына. Я, как послушный ученик, сложил два огурца, два помидора и получил…

— Салат? — острю и подмигиваю бате.

— Ты не зарвался, Серый? — по-моему, сейчас отец на взводе. — И у меня всего один вопрос…

— По-моему, ты сформулировал уже два?

— Закрой пасть. Но прежде все-таки ответь: «На хера, Сережа»?

Все очень просто!

— Он чересчур большой для одного простого человека, к тому же я не собираюсь здесь надолго оставаться… Не вижу смысла, да и не с кем.

— Ты, видимо, неисправим! Покойный Композитор действительно накаркал, черт мудреный, словно в воду глядел. Почему, ответь, а? Ну, почему, — отец тихонечко рычит и отключает терпеливый режим «благополучия», — с тобой одни проблемы, Серж?

— Наверное, я больной, отец.

— По-видимому… Точно! Сядь, — подбородком указывает, куда мне следует присесть.

Но!

— Меня ждет Леха, в машине которого…

— Сядь, я сказал. И не устраивай тут показательную бабскую истерику. Женя? Леха? Я? Мать? Возможно, Ольга, Даша, Ксюша? Кто все эти люди для тебя? Для таких, как ты, есть вообще что-либо памятное, родное, близкое, в конце концов, святое?

— У меня есть хорошая квартира.

— Квартира мечущегося из одной бабской постели в другую конченого холостяка? Об этом сейчас ты как бы вспомнил? О той хибаре, в которой перебывало неизмеримое количество случайных проходящих тщедушных телок, шлюх и баб? О той забегаловке, в которой из человеческого уголка есть только кухня, а остальное какая-то дешевая музыкальная студия и траходром, на котором…

Хмыкаю и опускаю голову. Там больше нет кровати, батя! Я раздолбал ее — горькие и неприятные воспоминания об одном событии.

— Что с этой Женей? — с не пойми каких херов вышептывает провокационный вопрос. — Что с девочкой, которую твоя мать старательно пасет и опекает? Вы в отношениях? Серьезно или нет? Хотелось бы узнать.

Он сейчас смеется?

— Ты что-то путаешь отец. О какой Жене идет речь? О той, чьи статьи бездарны и абсолютно не научны? О той Жене, которую мамуля посылала свои спонтанно организовавшиеся дырки в расписании закрывать? Мы сейчас о ней беседуем? Или я что-то путаю?